Письмо Вертера к Шарлоте

Средь младости моей судьбою угнетенный,  
Твоею красотой, Шарлота, пораженный,  
Слезами я к тебе пишу, мой милый друг!  
Пока не кончит смерть моих ужасных мук,  
От прелестей твоих лишившися покою,  
Хочу в последний раз беседовать с тобою.  
О ты, которой взор мне в сердце яд излил,  
Шарлота! Некогда и я счастливым был.  
Пленяясь льстивою, приятною мечтою,  
Блаженство издали я видел пред собою! —  
Надеясь, нашего союза ожидал;  
Моею я тебя в восторге называл…  
Тогда, безбедственным мой пламень почитая,  
Всечасно милую свою воображая,  
Тебе в душе моей алтарь соорудил,  
Там богу моему я жертву приносил.  
Природа пред тобой красы свои теряла,  
Я целый свет забыл — душа тебя вмещала…  
В моем мечтании я весел, счастлив был  
(Коль может счастлив быть, кто пламенно любил).  
Мой друг! Я б для тебя пожертвовал собою,  
Я б пролил кровь мою для твоего покою,  
И благом бы небес я смерть свою считал… —  
Какой мрак истину от глаз моих скрывал?  
Каким прелестным сном любовь меня пленяла  
И день от дня мой ум сильнее Ослепляла?  
Но я был пробужден зарей сих страшных дней.  
Хоть «ты» была вольна еще в руке твоей,  
Судьба, твой долг, тебе супруга назначала  
И у меня навек надежду отнимала.  
Альберт готовился — рука моя дрожит,  
Хладеет кровь во мне, из сердца вздох летит.  
К Альберту ненависть невольно в питаю,  
Прости мне! — я себя, Шарлота, обвиняю.  
Конечно б, я его врагом не должен чтить:  
Он зла мне не желал, хотел мне другом быть!  
Но он пленен тобой, но он тебя имеет, —  
Сего ему простить твой Вертер не умеет.  
Тогда, надеяся, почто я не взирал,  
В какие пропасти повергнуться искал!  
Всегда ужасный рок надеждой ослепляет,  
Когда он смертного карать предпринимает,  
И редко сей мечты избегнет человек,  
Я был виновен — час; несчастен — целый век…  
Моя вина вся в том, что сердце нежно было,  
Что милую оно, как милую, любило,  
Что я тебя, мой друг, невольно обожал!  
За что меня так рок ужасно наказал?  
Неужели и он имел предрассужденья  
Чтить злодеянием минуту заблужденья?  
Когда узрел тебя, всемощною рукой  
Возжегся огнь любви в душе моей к драгой,  
Я вольность потерял, Шарлотою пленился,  
Своими узами, мой милый друг, гордился.  
Ах, мог ли я тогда противиться тебе,  
Противиться любви, глазам твоим, судьбе!  
И небо, что тебя прелестной сотворило,  
Которое меня быть нежным научило,  
Которое меня к тебе всегда влекло  
И цену красоте мне чувствовать дало,  
Соделавшись моим участником в сей страсти, —  
За что навек меня повергнуло в напасти?  
Когда я следовал за факелом любви,  
Когда пылал сей огнь небеснейший в крови,  
Какой надеждою душа моя питалась?  
Каким прелестнейшим блаженством наслаждалась?  
Тебя увидел я, тебе всё посвятил,  
И в чувствах я своих уже не властен был;  
Наполненный тобой, тобою ослепленный  
И льстивым счастием несчастно упоенный,  
Себя и целый мир в любви позабывал,  
Во всех предметах я тебя одну искал!  
Одна ты для меня вселенну украшала;  
Казалось мне, что ты природу оживляла;  
Казалось мне, что ты и солнце золотишь,  
Что ро.стишь «ты» цветы, что ты ручей сребришь,  
Что от тебя одной лужочек расцветает,  
Что взор твой, милая, и камни оживляет.  
В блаженстве, в коем дни мои тогда текли,  
И боги бы со мной равняться не могли;  
Счастливее сих дней другие наступали,  
Глаза твои тебе невольно изменяли  
И ясно стали мне тот пламень изъяснять,  
Который от меня хотела ты скрывать.  
Хотя словами ты, мой друг! не подтверждала,  
Что втайне к Вертеру ты страстию пылала,  
Хоть сердце не могло ту должность позабыть,  
Которая меня велела не любить, —  
Красноречивым ты молчаньем объяснялась,  
И с добродетелью страсть нежная сражалась:  
Невольный часто вздох, невольная слеза  
Твое смущение и томные глаза,  
Что более всего нам сердце открывают,  
Сильнее самых слов все чувства объясняют,  
Мне изъявляли то, чего я так желал,  
И каждый миг тогда весельем я считал!  
Шарлота! наша жизнь прелестною казалась,  
Судьба соделать нас счастливыми старалась,  
Ты так же, как и я, нимало не ждала,  
Чтоб наконец она к нам так строга была  
И чтобы небеса наш пламень наказали,  
Который мы в сердцах невинностью питали.  
Но счастью смертного конец предположен!  
Чем я счастливей был, тем больше огорчен,  
Когда в объятиях прелестного мечтанья  
Я спал, не видевши блаженству окончанья,  
И, не внимая глас рассудка моего,  
Восторгам волю дал я сердца своего.  
Вдруг тучи мрачные вокруг меня скопились  
И громы поразить несчастного стремились.  
Я к браку твоему приготовленья зрю,  
Альберт тебя влечет невинно к алтарю.  
В сей день навек ты с ним, навек соединилась,  
И беззаконной страсть святая учинилась.  
С тех пор я вечный ад носил в моей крови  
С воспоминанием несчастный любви;  
С тех пор с отчаяньем Шарлоту убегаю  
И в ярости моей забыть ее желаю.  
В богатстве, в почестях я счастия искал  
И ими заменить тебя в душе желал!  
Искал я милости в вельможах горделивых,  
Но скоро, скучившись от сих предметов льстивых,  
Соделать чтоб конец мученью моему,  
Приближился мой дух к жилищу твоему.  
К прелестным сим местам зачем я приближался?  
Несчастный! Что я зрел и что найти старался?  
Тебя супругою другого — не моей!  
Мой дух стесняется при страшной мысли сей.  
Где я? — Куда стремлюсь? — Теряюся — не знаю!  
Его в объятиях твоих воображаю.  
Он счастлив! — Может быть, и ты счастлива с ним?  
Ах! сравнится ли ад с мучением моим?  
О ты, которая мне сердце растерзала,  
Любовь! всё от тебя душа моя страдала;  
Взирай, как мучусь я, взирай и веселись,  
Успехом твоего злодейства насладись.  
Уже я ночь сию в твоей не буду власти,  
Не буду от тебя! терпеть беды, напасти.  
Но что я чувствую? — Всесильный огнь любви  
Лиется и течет по всей моей крови,  
Всё бытие мое тобою наполняет  
И чувства у меня, и силы отнимает.  
Томясь, насилу я: могу теперь дышать,  
Насилу я могу в последний раз вздыхать…  
Рука моя дрожит… все мысли помутились,  
Туманом мрачнейшим глаза мои покрылись,  
Не чувствую себя и слабо вижу свет…  
О смерть! Ужели мой конец теперь придет,  
Иль ты моей руки убийственной дождешься? —  
Сие прочетши, ты, Шарлота, ужаснешься.  
Хочу, мой милый друг, хочу признаться я,  
К чему меня вела вся страсть к тебе моя.  
Отчаяния глас в беспамятстве внимая,  
Несчастью моему злодейством мстить желая,  
Хотел преступников собою превзойтить,  
Законы, долг и честь, и совесть позабыть,  
В крови Альбертовой хотел я обагриться,  
И, чтобы лютости примером учиниться,  
Хотел я милую души моей сразить! —  
А после — смертию мой пламень потушить,  
Который был всегда мне в жизни сей мученьем.  
Каким я варварским был понужден внушеньем?  
Шарлота, я бы мог твоим убийцей быть;  
В минуту ярости всю честность истребить,  
Которую в душе я двадцать лет питаю,  
Которую всегда священной почитаю.  
Сколь добродетели мала над смертным власть,  
Когда его влечет слепая сердца страсть!  
Он должностью своей, рассудком преступает,  
От преступления) на шаг один бывает.  
Когда злодейство я сие предпринимал,  
Которое в душе невольно проклинал,  
Тогда природы глас уж сердце не внимало —  
Отчаянье во мне все чувства задушало.  
Я презирал людьми, и небом, и землей,  
Раскаяньем моим, природой и — тобой.  
На гнусность сих убийств без ужаса взирая,  
Свирепости моей границ не полагая,  
Себя еще во всем я правым почитал…  
Но скоро я свое безумие познал!  
Познал — и мысленно пред вами повинился,  
В моем отчаяньи рассудком подкрепился.  
Прошло ужасное мечтание, мой друг!  
Живи! — будь счастлива! — с тобою твой супруг!  
А я, оставленный в напастях сиротою,  
Питался много лет слезами и тоскою,  
«Скучая» жизнию, хочу оставить свет,  
Где больше для меня уже отрады нет.  
Умру! — мне смерть одна осталась утешенье,  
Среди весны моей я дни влачил в мученьи,  
Печалью, страстию, желаньем утомлен  
И в бездну горести навеки погружен.  
Ах! что и быть могло мне в жизни, друг мой, мило?  
Несчастие во мне терпенье истощило;  
Когда бы я конец своим напастям зрел,  
Когда б хоть малую надежду я имел,  
Когда б я смел еще сей мыслью насладиться,  
Что славой я могу блестящей отличиться,  
Тогда б, бессмертие стараясь заслужить,  
В потомстве памятник себе соорудить,  
Посмел бы я еще гоняться за мечтою  
И почестей искать с печальною душою.  
Но рок уже меня навек того лишил.  
Довольно прожил я! довольно счастлив был!  
Довольно зрелищем природы восхищался!  
Теперь — лишь дней конец в отраду мне остался.  
Пускай несчастные другие без меня  
Влачатся в мире сем, и день, и ночь стеня!  
Но тот, кто милыя души своей лишится,  
Чужую зреть ее и должен с ней проститься,  
Кто служит целый век игралищем судьбе,  
Не нужен никому и тягостен себе  
Кто горесть и тоску всечасно ощущает,  
Тот должен умереть, тот благом смерть считает! —  
Скорее дни мои хочу я окончать  
И там, где смерти нет, спокойствие сыскать.  
Кольцо всех уз моих рок грозный разрывает,  
А с ним и всё прервать сим гневом побуждает.  
Что делать в свете мне? Я в жизни всё прошел  
И счастия ни в чем прямого не нашел.  
То время: протекло, где, живостью пылая,  
На крыльях мысленных с горячностью летая,  
Я целый свет моим рассудком обнимал,  
Всё видеть, всё познать, всё испытать желал.  
Мне истин тысячи науки открывали  
И существо мое всечасно умножали.  
Теперь — бессилен стал, уныл и утомлен,  
От многих горестей мой разум истощен,  
Во мне уж пламень чувств навеки потушился,  
Ах, долго я, мой друг, печалился, крушился.  
И верю лишь тому, что только сердцу льстит.  
Теперь душа моя к спокойствию летит.  

❂❂❂❂

Дщерь смерти! Мрачна ночь! Тебя я призываю,  
Из коей перейти в другую ночь дерзаю.  
Непроницаемой твоею темнотой  
Мое убийство ты ужасное сокрой!  
Готово к смерти всё, час страшный наступает,  
Душа моя его с восторгом ожидает.  
Недоуменьем я давно себя терзал,  
Чего страшиться мне? — Я всё уж потерял.  
«Ночной» укроет мрак цветущие долины,  
Когда достигнет ночь предел своих средины,  
Тогда оружие употреблю, мой друг!  
Которым Вертера спасаешь ты от мук.  
Рукой мне помогла, слезами поразила,  
Ты яд мне подала, и ты же излечила,  
Дорогу вечности открыла предо мной  
И возвратила мне потерянный покой!  

❂❂❂❂

Шарлота! — когда ты оружие держала,  
О сем намереньи, конечно, ты не знала,  
Не знала, что я смерть определил себе,  
Но, может быть, тогда предчувствие в тебе  
Сумнение на ту минуту породило,  
О ярости моей тебя предупредило.  
Ах! «нет», ты думала лишь мне полезной быть,  
Ты мнила тем к моей дороге послужить,  
Не зная ничего, сих бедств не ожидала,  
И мнимый мой отъезд ты верным почитала.  
Я еду — ты велишь, и всё меня влечет.  
Мне неизвестен путь — известен мой предмет.  
Я скучный, грустный мир навеки оставляю  
И, к вечности летя, на свет другой взираю!  

❂❂❂❂

Шарлота, милый друг, покойся в сладком сне,  
Не зная, сколько бедств соделала ты мне,  
И, может быть, теперь с приятною мечтою  
Вкушаешь прелести блаженства и покою.  
Ты спишь — и тихо грудь вздымается твоя,  
Не знав, к чему ведет меня любовь моя.  
Ты спишь! — А Вертер твой печальный век кончает.  

❂❂❂❂

Ты спишь — а он теперь в последний раз вздыхает…  
Когда проснешься ты, увидишь солнца свет,  
Узнаешь, что его в сем мире больше нет,  
Что он не мог снести жестокости судьбины,  
Что он любил тебя до самыя кончины,  
Что век он образ твой в душе своей хранил  
И что последний вздох он милой посвятил…  

❂❂❂❂

Будь счастлива, мой друг, и жизнью утешайся,  
Среди семьи своей покоем наслаждайся,  
А я — а я теперь в ночь вечную иду,  
Так хладен, как земля, на землю упаду.  
Забудет мир меня, и я его забуду,  
О всем, что мило мне, и помнить уж не буду.  
Когда мое письмо последнее прочтешь  
И нежную слезу о Вертере прольешь,  
Я буду хладный прах, всех чувств моих лишуся  
И, может быть, тогда в ничто преображуся.  
Какое слово я ужасное изрек!  
Ничтожество, тебя страшится человек!  
Тебя и изверг сам никак не понимает,  
Тебя в душе не ждет, хотя и призывает!  
Неужели навек исчезнуть должен я,  
Неужли мне на то дана душа моя,  
Чтоб после смерти чувств и разума лишиться,  
Не к вечному отцу — в ничтожность обратиться.  
Безбожной мысли сей невольно я страшусь!  
Когда я телом в прах моим преобращусь,  
Тогда душа с землей навеки разлучится,  
Тогда она с творцом своим соединится.  
Без страху я теперь оставлю мир земной  
И лучший вижу свет теперь перед собой.  
Но, может, нас сия надежда обольщает  
И смертный только лишь желание питает  
Сим ожиданием печали усладить  
И в вечности себя от праху отличить?  
Не сами ль мы себя обманом занимаем,  
Надеждой счастия несчастья облегчаем?  
Но можно ли тогда себя мечтою льстить,  
Когда уже должна прерваться жизни нить?  
С младенчества душа бессмертья ожидала,  
На сем спокойствие невольно основала,  
Нас чувством сим творец всевышний наградил,  
Всегда ждать лучшего невинных научил.  
При сем светильнике сумненье исчезает,  
Как солнце, истина священная сияет!  
Ах! я не тщетно льщусь! на мой конец смотрю  
И пристань к счастию перед собою зрю.  
Там нет ни мрачных туч, не слышно бури стона,  
Там больше ненужна невинным оборона;  
Там кроткий, тихий ветр умеренных страстей  
Не может волн поднять, как в грустной жизни сей.  
Любовь, которая здесь смертного терзает,  
Пример своих злодейств в конце моем являет, —  
Сия любовь не так в пределах тех сильна,  
С рассудком, с верностью там царствует она,  
Там чистый пламень свой в сердца она вливает  
И счастием прямым бессмертных наделяет.  

❂❂❂❂

Шарлота! милый друг, мне всё, мне всё твердит,  
Что там, на небесах, нас бог соединит,  
Что «нежно» чувствовать в пределах вышних знают  
И что любовь и там блаженством почитают.  
В последний раз стою, смотрю на небеса,  
На бледную луну, на темные леса,  
Смотрю — и дух во мне невольно унывает,  
Шарлота — всё сие твой Вертер покидает!  
Не буду больше я златое солнце зреть,  
Не буду на красы вселенныя смотреть,  
Не буду по лесам один с тоской скитаться,  
Глас слышать соловья, слезами обливаться  
И стоном горестным и рощам наскучать.  
Ужасно, милая, природу покидать!  
Прости, зеленый луг, прости, ручей сребристый,  
Долины, рощицы и бережок кремнистый,  
Любовь, друзья, мечты! Я всех оставил вас,  
Прощаюсь с милыми уже в последний раз!  
Когда о мне сосед чувствительный вспомянет,  
Придет — увидит гроб — и, может, плакать станет.  
Благодарю тебя, всевышнего творца!  
Несчастных и сирот беспомощных отца,  
Который, усладить хотя мои мученья,  
Мне слезы горькие послал для утешенья.  
Ты сам, творец любви! мне нежность сердца дал.  
Я ангела любил, и что ж за то! — страдал!..  
Природа, трепещи, минута наступает:  
Твой сын, твой нежный друг навеки покидает —  
Последний день его почти уже протек!  
Шарлотою любим, спокойно кончу век.  
Шарлота, я тебя люблю и заклинаю  
Исполнить то, чего в последний час желаю:  
Недалеко от мест, где дни твои текут,  
Где нежность, грации с Шарлотою живут,  
Два дуба листвия свои соединяют,  
Под тенью «путника» от зноя сокрывают,  
Цветут на берегу сребристого ручья;  
Тут часто слышен глас печальный соловья,  
Подале, на лугу, безмолвье обитает,  
Но оное зефир весною покрывает  
И тихо листьями густых дерев шумит,  
Когда в природе всё покоится, молчит!  
Тут я картинами природы восхищался,  
Тут я Шарлотою «всечасно» занимался,  
Тут я дней будущих блаженства ожидал,  
Тут прах мой скрыть вели, где о тебе мечтал.  
Когда под вечерок день ясный потемнеет,  
Уныние тобой невольно овладеет,  
Когда на небесах не будет мрачных туч,  
Не скроется еще за горы солнца луч, —  
Сойди, мой милый друг, в прелестные долины  
Дивиться! красотам природныя картины!  
Где, с тенью смешанный, увидишь слабый свет, —  
Ты там найдешь другой, ужаснейший предмет.  
Пойдешь — и с горькою, чувствительной слезою  
Увидишь хладный прах, заросший муравою!..  
Увидишь, что ручей медлительный бежит.  
Тут сердце Вертера несчастного лежит.  
Ты вспомнишь, что я был всегда пленен тобою,  
И скажешь с горестью, с невольною тоскою:  
«Он в младости увял! — его уж больше нет! —  
Он здесь покой нашел, страдавши много лет.  
Смерть вольная его мучения скончала.  
Зачем несчастного страдать я заставляла,  
Зачем участницей в убийстве сем была,  
Я в сердце яд ему с любовию влила,  
Я разум Вертера невинно помрачила,  
Среди весны его спокойствия лишила?  
О Вертер, над твоим я прахом слезы лью,  
Последний долг тебе от сердца отдаю!..»  
Тогда увидишь ты, что гроб мой потрясется,  
Твой нежный вздох ко мне, Шарлота, донесется!  
Не буду я себя и тамо обвинять,  
Что страстию к тебе такою мог пылать…  
Отец природы всем в природе управляет,  
Который смертного судьбой повелевает,  
Отец вселенныя, и неба, и земли,  
Прими несчастного в объятия твои!  
Как нежный сын, к тебе от горестей стремлюся!  
Прости мне! — кровию своей я обагрюся.  
Прости мне! — я найти спокойствие спешу  
И, может быть, его, не зная, я ищу.  
Законам, может быть, твоим сопротивляюсь,  
Любовь — властитель мой, любовью управляюсь.  
Не следовать ее веленьям не умел,  
Она влечет меня — а сам я не хотел!  
От милости твоей прощенья ожидаю  
И на тебя свою надежду полагаю:  
Ты внемлешь слабый крик беспомощных птенцов.  

❂❂❂❂

Ты истинный всегда несчастному покров,  
Ты сердце зришь мое, в душе моей читаешь, —  
Прости несчастного! — ты слабому прощаешь!  
Но — ах, какой теперь внимаю страшный звук!  
Шарлота! Полночь бьет! прости, мой милый друг!  

❂❂❂❂

1801  

❂❂❂❂