У Петра в Капернауме тихо. Туристы молчат.  
Журналист все толкается пальцем в божественный чат,  
примостив свой нот-бук на какую-то древнюю глыбу,  
где тоскливая зелень веков проступает сквозь чернь,  
где лихой зерновщик из Магдалы кидал свою зернь,  
где, по слухам, хозяйственный Симон разделывал рыбу.  

❂❂❂❂

Наш «священный Байкал», закрывающий весь окоем, —  
и его мы чуть-чуть снисходительно морем зовем,  
так какое уж море лежащий в низине Кинерет?  
Как какое?! Оно — Галилейское море само!  
Увеличь же диоптрии, прооперируй бельмо,  
но и это навряд ли поможет тому, кто не верит.  

❂❂❂❂

Я вот тоже с прищуром слежу за ладьею Петра:  
что на ней за мотор, ведь для паруса больно шустра.  
Я в двадцатом привык к ожиданью любого подлога.  
Да ведь умный-то жулик не даст и гроша за туфту,  
Он использует веру, конечно, но только лишь ту,  
что проста и естественна: разве же можно без Бога?  

❂❂❂❂

Нет, конечно. И прямо и нагло: конечно же — нет!..  
Это море похоже на чей-то стремительный след —  
лишь коснулась нога и ушла. Но не в этом же дело —  
дело в том, что двадцатый прошел, и не надо уже  
доказательств безумному мозгу, лишь солнца — душе,  
за сомненья которой так страшно ответило тело.  

❂❂❂❂

Я вошел в эту влагу. За мной потянулись друзья.  
Настоящей волной нас фальшивая пнула ладья —  
мы восторг ощутили, какого на море не знали.  
Это, может быть, свойство воды с растворенным лучом  
или свойство луча в преломлении брызг над плечом,  
но скажу вам как скептик: едва ли, едва ли, едва ли…  

❂❂❂❂

1964  

❂❂❂❂