У тебя на каждый вечер  
Хватит сказок и вранья,  
Ты упрятала увечье  
В рваной шубе воронья.  
Твой обоз, груженный стужей,  
Растерял колокола,  
Под одежею дерюжьей  
Ты согреться не могла.  
Все ж в подъездах у гостиниц  
Вновь, как триста лет назад,  
Кажешь розовый мизинец  
И ледяный синий взгляд.  
Сохранился твой народец,  
Но теперь уж ты вовек  
У скуластых богородиц  
Не поднимешь птичьих век.  
Ночи глухи, песни глухи —  
Сколь у бога немоты!  
По церквам твоим старухи  
Чертят в воздухе кресты.  
Полно, полно,  
Ты не та ли,  
Что рвала куниц с плеча  
Так, что гаснула свеча,  
Бочки по полу катались,  
До упаду хохоча?  
Как пила из бочек пиво?  
На пиру в ладоши била?  
И грозилась — не затронь?  
И куда девалась сила —  
Юродивый твой огонь?  
Расскажи сегодня ладом,  
Почему конец твой лют?  
Почему, дыша на ладан,  
В погребах с мышами рядом  
Мастера твои живут?  
Погляди, какая малость  
От богатств твоих осталась:  
Красный отсвет от пожара,  
Да на птичьих лапах мост,  
Да павлиний в окнах яро  
Крупной розой тканый хвост.  
Но боюсь, что в этих кручах,  
В этих горестях со зла  
Ты вдобавок нам смогла  
Мертвые с возов скрипучих  
Грудой вывалить тела.  
Нет, не скроешь, — их немало!  
Ведь подумать — средь снегов  
Сколько все-таки пропало  
И лаптей и сапогов!  
И пойдут, шатаясь, мимо  
От зари и дотемна…  
Сразу станет нелюдима  
От таких людей страна.  
Оттого твой бог овечий,  
Бог пропажи и вранья,  
Прячет смертные увечья  
В рваной шубе воронья.  

❂❂❂❂

1932  

❂❂❂❂