Суд

Дамы, дамы, молодые люди,  
Что вы не гуляете по липкам,  
Что не забавляетесь в Давосе,  
Веселя снега своим румянцем?  
Отчего, как загнанное стадо,  
Вы толпитесь в этом душном зале,  
Прокурора слушая с волненьем,  
Словно он объявит приз за хоккей?  
Замелькали дамские платочки,  
Котелки сползают на затылок:  
Видно, и убитую жалеют,  
Жалко и убийцы молодого.  
Он сидит, закрыв лицо руками;  
Лишь порою вздрагивают уши  
Да пробор меж лаковых волосьев  
Проведен не очень что-то ровно.  
Он взглянуть боится на скамейку,  
Где сидят его родные сестры,  
Отвечает он судье, не глядя,  
И срывается любимый голос.  
А взглянул бы Вилли на скамейку,  
Увидал бы Мицци он и Марту,  
Рядом пожилого господина  
С черной бородою, в волчьей шапке…  
Мицци крепко за руку он держит.  
Та к нему лисичкою прижалась.  
— Не волнуйтесь, барышня, о брате:  
Как бы судьи тут ни рассудили,  
Бог по-своему всегда рассудит.  
Вижу ясно всю его дорогу, —  
Труден путь, но велика награда.  
Отнимаются четыре чувства:  
Осязанье, зренье, слух — возьмутся,  
Обонянье испарится в воздух,  
Распадутся связки и суставы,  
Станет человек плачевней трупа.  
И тогда-то в тишине утробной  
Пятая сестра к нему подходит,  
Даст вкусить от золотого хлеба,  
Золотым вином его напоит:  
Золотая кровь вольется в жилы,  
Золотые мысли — словно пчелы,  
Чувства все вернутся хороводом  
В обновленное свое жилище.  
Выйдет человек, как из гробницы  
Вышел прежде друг Господень Лазарь.  
Все писцы внезапно встрепенулись,  
Перья приготовили, бумагу;  
Из дверей свидетелей выводят,  
Четверых подводят под присягу.  
Первым нищий тут слепорожденный  
Палкою настукивал дорогу,  
А за ним домашняя хозяйка —  
Не то бандерша, не то сиделка.  
Вышел тут же и посадский шкетик,  
Дико рот накрашен, ручки в брючки,  
А четвертым — долговязый сыщик  
И при нем ищейка на цепочке.  
Встали все и приняли присягу.  
— Отчего их четверо, учитель?  
Что учил ты про четыре чувства,  
Что учил про полноту квадрата,  
Неужели в этом страшном месте  
Понимать я начинаю числа?  
Вилли, слушай! Вилли, брат любимый,  
Опускайся ниже до предела!  
Насладись до дна своим позором,  
Чтоб и я могла с тобою вместе  
Золотым ручьем протечь из снега!  
Я люблю тебя, как не полюбит  
Ни жена, ни мать, ни брат, ни ангел! —  
Стали белыми глаза у Вилли,  
И на Мицци он взглянул с улыбкой,  
А сосед ее тихонько гладит,  
Успокаивает и ласкает;  
А в кармане у него конвертик  
Шелестит с американской маркой:  
«Часовых дел мастеру в Берлине,  
Вильмерсдорф, Эммануилу Прошке».  

❂❂❂❂

1928  

❂❂❂❂