Дожди

Опять сегодня утром будет  
Почтовый самолет в Москву.  
Какие-то другие люди  
Летят. А я все здесь живу.  
Могу тебе сказать, что тут  
Все так же холодно и скользко,  
Весь день дожди идут, идут,  
Как растянувшееся войско.  
Все по колено стало в воду,  
Весь мир покрыт водой сплошной.  
Такой, как будто бог природу  
Прислал сюда на водопой.  
Мы только полчаса назад  
Вернулись с рекогносцировки,  
И наши сапоги висят  
У печки, сохнут на веревке.  
И сам сижу у печки, сохну.  
Занятье глупое: с утра  
Опять поеду и промокну —  
В степи ни одного костра.  
Лишь дождь, как будто он привязан  
Навеки к конскому хвосту,  
Да свист снаряда, сердце разом  
Роняющего в пустоту.  
А здесь, в халупе нашей, все же  
Мы можем сапоги хоть снять,  
Погреться, на соломе лежа.  
Как видишь — письма написать.  
Мое письмо тебе свезут  
И позвонят с аэродрома,  
И ты в Москве сегодня ж дома  
Его прочтешь за пять минут.  
Увидеть бы лицо твое,  
Когда в разлуке вечерами  
Вдруг в кресло старое мое  
Влезаешь, как при мне, с ногами.  
И, на коленях разложив  
Бессильные листочки писем,  
Гадаешь: жив или не жив,  
Как будто мы от них зависим.  
Во-первых, чтоб ты знала: мы  
Уж третий день как наступаем,  
Железом взрытые холмы  
То вновь берем, то оставляем.  
Нам в первый день не повезло:  
Дождь рухнул с неба, как назло,  
Лишь только, кончивши работу,  
Замолкли пушки, и пехота  
Пошла вперед. А через час  
Среди неимоверной, страшной  
Воды, увязнувший по башню,  
Последний танк отстал от нас.  
Есть в неудачном наступленье  
Несчастный час, когда оно  
Уже остановилось, но  
Войска приведены в движенье.  
Еще не отменен приказ,  
И он с жестоким постоянством  
В непроходимое пространство,  
Как маятник, толкает нас.  
Но разве можно знать отсюда —  
Вдруг эти наши три версты,  
Две взятых кровью высоты  
Нужны за двести верст, где чудо  
Прорыва будет завтра в пять,  
Где уж в ракетницах ракеты.  
Москва запрошена. Ответа  
Нет. Надо ждать и наступать.  
Все свыклись с этой трудной мыслью:  
И штаб, и мрачный генерал,  
Который молча крупной рысью  
Поля сраженья объезжал.  
Мы выехали с ним верхами  
По направленью к Джантаре,  
Уже синело за холмами,  
И дело близилось к заре.  
Над Акмонайскою равниной  
Шел зимний дождь, и все сильней,  
Все было мокро, даже спины  
Понуро несших нас коней.  
Однообразная картина  
Трех верст, что мы прошли вчера,  
В грязи ревущие машины,  
Рыдающие трактора.  
Воронок черные болячки.  
Грязь и вода, смерть и вода.  
Оборванные провода  
И кони в мертвых позах скачки.  
На минном поле вперемежку  
Тела то вверх, то вниз лицом,  
Как будто смерть в орла и решку  
Играла с каждым мертвецом.  
А те, что при дороге самой,  
Вдруг так похожи на детей,  
Что, не поверив в смерть, упрямо  
Все хочется спросить: «Ты чей?»  
Как будто их тут не убили,  
А ехали из дома в дом  
И уронили и забыли  
С дороги подобрать потом.  
А дальше мертвые румыны,  
Где в бегстве их застиг снаряд,  
Как будто их толкнули в спину,  
В грязи на корточках сидят.  
Среди развалин Джантары,  
Вдоль южной глиняной ограды,  
Как в кегельбане для игры,  
Стоят забытые снаряды.  
Но словно все кругом обман,  
Когда глаза зажмуришь с горя,  
Вдруг солью, рыбой сквозь туман  
Нет-нет да и потянет с моря.  
И снова грязь из-под копыт,  
И слух, уж сотый за неделю,  
О ком-то, кто вчера убит,  
И чей-то возглас: «Неужели?»  
Однако мне пора кончать.  
Ну что ж, последние приветы,  
Пока фельдъегеря печать  
Не запечатала пакеты.  
Еще одно. Два дня назад,  
Как в детстве, подогнувши ноги,  
Лежал в кювете у дороги  
И ждал, когда нас отбомбят.  
Я, кажется, тебе писал,  
Что под бомбежкой, свыкшись с нею,  
Теперь лежу там, где упал,  
И вверх лицом, чтобы виднее.  
Так я лежал и в этот раз.  
Грязь, прошлогодняя осока,  
И бомбы прямо и высоко,  
И, значит, лягут сзади нас.  
Я думал о тебе сначала,  
Потом привычно о войне,  
Что впереди зениток мало,  
Застряли где-то в глубине.  
Что танки у села Корпеча  
Стоят в грязи, а дождь все льет.  
Потом я вспомнил нашу встречу  
И ссору в прошлый Новый год.  
Был глупый день и злые споры,  
Но до смешного, как урок,  
Я, в чем была причина ссоры,  
Пытался вспомнить и не мог.  
Как мелочно все было это  
Перед лицом большой беды,  
Вот этой каторжной воды,  
Нас здесь сживающей со света.  
Перед лицом того солдата,  
Что здесь со мной атаки ждет  
И молча мокрый хлеб жует,  
Прикрыв полой ствол автомата.  
Нет, в эти долгие минуты  
Я, глядя в небо, не желал  
Ни обойтись с тобою круто,  
Ни попрекнуть тем, что я знал.  
Ни укорить и ни обидеть,  
А, ржавый стебель теребя,  
Я просто видеть, видеть, видеть  
Хотел тебя, тебя, тебя,  
Без ссор, без глупой канители,  
Что вспомнить стыдно и смешно.  
А бомбы не спеша летели,  
Как на замедленном кино…  
Все. Даль над серыми полями  
С утра затянута дождем,  
Бренча тихонько стременами,  
Скучают кони под окном.  
Сейчас поедем. Коноводы,  
Собравшись в кучу у крыльца,  
Устало матерят погоду  
И курят, курят без конца.  

❂❂❂❂

1942, Крым  

❂❂❂❂