Я помню эти летние картинки

Я помню эти летние картинки:  
трассирующий просверк паутинки  
при первом появлении луча,  
и пурпурный кочан персидской розы,  
и пламенных бесед метаморфозы  
в тени плетеной башни первача,  
которым поперхнешься сгоряча —  
Бог знает все, и даже наши дозы.  

❂❂❂❂

Июнь — намек на строгий Божий график,  
который живописец или график  
обязан был понять давным-давно.  
Вода уже тепла, еще не вязка.  
Судьба уже не быль, еще не сказка.  
А впрочем, сказкой стать ей не дано:  
пойдут дожди… Рай был так близко, но  
со счастьем в этом мире неувязка.  

❂❂❂❂

Вон муравей спешит к вечерней смене.  
Вот кто достоин счастья: в каждом гене  
он — насекомый трудовых кровей.  
Его отчизна там, где жизнь сурова.  
Он — укоризна стрекозе… Как? Снова?!  
Ведь хочется чего-то поновей,  
хотя права, права — куда правей? —  
та байка Лафонтена иль Крылова.  

❂❂❂❂

Но сколько можно повторять азы нам?  
Наш век прошел. И жалко стрекозы нам,  
так танцевавшей на заре его,  
так шелестевшей тканью слюдяною,  
бессильной пред эпохой ледяною,  
где все, что не работа, — воровство.  
И что ж тут возразишь-то? Ничего.  
Да шлендра… Но ведь приглянулась Ною!  

❂❂❂❂

Ной понимал, кого он брал на судно.  
И стрекоза, хоть и была беспутна,  
мне кажется, в лимит попасть могла.  
Оправдано ее в нем пребыванье:  
на Господа простое упованье —  
немалый вклад в счастливые дела.  
Звучи же легкомыслию хвала!  
Когда звучишь, то — не без основанья.  

❂❂❂❂

Она висит, предтеча вертолета,  
и может, только в том ее работа,  
чтоб авиаконструктор вдруг прозрел…  
А муравей наметил влезть на грушу.  
Я муравьиных планов не нарушу —  
вот вам консенсус двух белковых тел,  
в которых Кто-то очень захотел  
вдохнуть, но — что? Так странно молвить: душу.  

❂❂❂❂

1963  

❂❂❂❂