Известно всем, что был Улисс — Итаки царь  
И что сопутников его в различну тварь,  
Почтения к боярам не имея,  
Дочь Солнцева, ворожея Цирцея,  
Оборотила всех посредством пития,  
Которого не понимаю я.  
Напившися, сперва рассудок потеряли;  
Потом, переменя свой вид,  
Иные вдруг мычать, другие лаять стали,  
Иные силою копыт  
Прохожим угрожали,  
Иные всех бодали,  
Другие всех кусали.  
Один Улисс остался человек:  
Улисс прямой был грек,  
А грека не обманешь.  
Улисс не промах был,  
Обвороженного питья не пил. —  
Что делать станешь?  
Где нечего нам силой взять,  
Там должно кланяться, ласкать.  
Улисс был молод и прекрасен,  
Щеголеват, умен и мил лицом,  
А потому для женщин был опасен:  
Итак, другим поддел колдунью колдовством,  
А именно — любовной страстью.  
Богиня и сама,  
Лишась ума,  
Итакскому царю тем стала быть под властью.  
Ведь у богинь не как у нас:  
Что вздумают, тут было б в тот же час.  
Они нетерпеливы  
И менее людей стыдливы, —  
Что на сердце, того не потаят.  
Испившая любовный яд  
Итакскому царю сказала:  
«Люби меня… От сердца моего,  
Чего б душа твоя ни пожелала,  
Проси всего».  
Тем пользуясь, Улисс ей отвечает:  
«Коль хочешь показать мне знак любви твоей —  
Которых власть твоя карает,  
Моих сопутников переверни в людей».  
Цирцея говорит: «Когда есть воля их,  
Исполнить я твое желание готова.  
Поди, спроси ты сам у них —  
Я возвращаю им дар слова».  
Ей царь отдав поклон,  
К сопутникам, не медля, поспешает  
И человечества урон  
Поправить обещает…  
Лев первый с ревом возглашает,  
Являя гнева жар:  
«Оставлю ли я львиный дар  
Когтей, зубов ужасных,  
Сей страх зверей подвластных?  
Между зверей  
Я то ж, что ты между людей.  
Я царь, Улиссу равный,—  
Так буду ль мещанин в Итаке я бесславный!  
Оставь меня, хочу остаться вечно львом.  
Неси к другим свои ты враки».  
Съел гриб наш царь Итаки  
И прочь отходит со стыдом;  
И говорит медведю:  
«Тебя опять я к людям присоседю,  
Мой друг! Мне стыдно за тебя:  
Смотри, какою  
Оброс ты бородою;  
Не бреешь ты себя,  
Ногтей не остригаешь,  
Волос не завиваешь;  
Твой взор угрюм, суров.  
Каков ты прежде был и стал теперь каков…»  
— «Каков?. Таков, как быть медведю надо.  
Тебе ль судить?  
Тебе ль рядить  
О красоте медвежья склада?  
Спроси медведицу о том:  
Пригож ли я, она то скажет,  
Она тебе докажет,  
Что с гладким ты лицом,  
Колико ты ни чванишься собою,—  
Урод передо мною.  
Не нравлюсь я тебе —  
Поди же мимо;  
И будь тебе вестимо,  
Что мне угодно ввек в медвежьей быть судьбе».  
В другой раз царь Итаки с носом.  
Отправился с таким же спросом  
К ослу, который до сего,  
Как все сопутники, был барин у него,  
И так его увещевает:  
«Хотя ты меж людей  
И не был грамотей,  
Однако же твой царь не чает,  
Чтоб, не любя ни прозы, ни стихов,  
Бежа людского просвещенья  
И презирая свет ученья,  
Любил ты лучше жить среди ослов…»  
— «У всякого свой вкус, а у меня ослиный,  
И в тот же час, как сделан я скотиной,  
Не ощутил премены никакой.  
Доволен я моей судьбиной.  
Поди… Простись навек со мной».  
Ни в ком не видя толка,  
Царь счастья испытать  
Еще хотел у волка:  
«Не стыдно ли жизнь волчью провождать  
Честному человеку  
И, лютым став врагом овечью веку,  
Прекрасным горести пастушкам приключать?  
Оставь леса, свирепость позабудь  
И человеком ты честным опять пребудь».  
— «Честным?. — Да много ль же их в вашем роде?  
Как был я человек, их, право, не знавал.  
Но, говоря с тобой в свободе,  
Скажи, не ешь ли ты и сам овец?  
А чтобы наконец  
Тебе ответствовать отрезом:  
За недостатком зуб — железом  
Друг другу за слово пронзая грудь,  
За честь, а иногда и за кривые толки,  
Ко смерти находя себе пространный путь,  
Не те ли же вы сами волки?  
Престань наш род бранить;  
И чтоб из двух одно избрать дурное,  
Так ведай: волком быть  
Честнее втрое…»  
Опять Улисс  
Ореха не разгрыз.  
Потом к каким животным ни совался,  
Они животными, а он Улисс остался.  

❂❂❂❂

1783  

❂❂❂❂