Мор зверей

За беззаконие львов, тигров, барсов,  
Четвероножных оных Марсов,  
Которым отданы в правление леса,  
Разгневанные небеса  
Послали мор; валятся звери,  
Повсюду к смерти им отверсты страшны двери.  
Окончились пиры, которые они  
В спокойны прежде дни  
На счет овец и зайцев устроили;  
И звери в ужасе уже не звери стали.  
Изнемогают все, хоть смерть разит не всех.  
Гусей и кур лисицы не вкушают,  
И горлицы друг друга убегают.  
Нет более любви в лесах и нет утех.  
Глас добродетели сам хищный Волк стал слушать.  
Исправил наконец и Волк свой грешный век  
И стал он добрый человек;  
Но отчего? — Не хочет боле кушать.  
Сбирает Лев совет и говорит: «Друзья!  
Конечно, за грехи несчастье нам такое.  
Чтоб отвратить толико время злое,  
Кто всех грешней, хотя б то был и я,  
Тот должен искупить всё общество собою,  
Тот должен умереть за общество один,  
И будет славный он по смерти господин.  
Доволен бы я был моей судьбою,  
Когда б грешнее всех я был:  
Я жизнию б народ звериный искупил,  
И имя было бы мое всех львов слышнее.  
Я признаюсь, и я не без греха,  
Едал я и овец, едал и пастуха,  
Но я неужто всех грешнее?  
Пусть всяк, подобно мне, открыв смиренный дух,  
Покаяся, грехи свои расскажет вслух».  
— «Великий государь! — Лисица возглашает,—  
Ты праведен и милосерд всегда;  
Твоя священна лапа иногда  
Овец, любя, тазает;  
Но что же это за беда?  
Что их изволишь кушать,—  
То честь для подлости такой:  
Они на то и созданы судьбой.  
Нет, слишком совести своей изволишь слушать.  
И также нет греха  
Терзать и пастуха;  
Он из числа той твари пренесносной,  
Которая, не знаю почему,  
Во гордости, зверям поносной,  
Не ставя меры своему  
Уму,  
Себе владычество над нами присвояет  
И даже и на льва с презрением взирает».  
Известно, ежели кто вступится за льва,  
С тем будут все согласны;  
Итак, Лисицыны слова  
Казались всем и правы и прекрасны.  
Не смели также разбирать  
Грехи волков, медведей строго,  
И словом то сказать,  
Кто был драчун хотя немного,  
Тот был и праведен и свят  
Кто силен, никогда не будет тот повешен. —  
Но вот валят Осел, преглупый пустосвят,  
И говорит: «Я много грешен!  
Однажды, вечером, я близко шел лугов,  
Монастырю луга принадлежали;  
Не видно было там монахов, ни ослов,  
Они все спали.  
Я был один, и был тому я рад.  
Трава младая, случай, глад,  
А более всего черт силен;  
Вводить ослов во грех  
Черт в вымыслах всегда обилен:  
Приманкою там многих он утех  
Мне пакости настроил,  
Я весь монашеский лужок себе присвоил  
И травки пощипал…»  
— «В тюрьму Осла! — вдруг весь совет вскричал.  
Его-то нас губит ужасно прегрешенье:  
Есть ближнего траву! о, страшно преступленье!»  
И чтоб злодейства впредь такие отвратить,  
Травы для защищенья,  
Осла повелено казнить  
Погибели для отвращенья.  

❂❂❂❂

И у людей такой же нрав:  
Кто силен, тот у них и прав.  

❂❂❂❂

1779  

❂❂❂❂