К солнцу

…Ты — пой… Давно мои забыли сестры 
Напевы солнца, спелых гроздей, влажных 
Чаш лотоса, напевы гордых пальм, 
Что рвутся из земли раздольным кликом жизни. 
Забыта ими песня о свободе 
И песнь зелота, что роняет лук, 
Обвитый локоном возлюбленной… В унылых 
Напевах севера, в часы чужих веселий, 
В кругу врагов, возжаждавших изведать 
Любовь Востока, — смуглые мои 
Танцуют сестры. Пляска вьюг — их пляска… 
Ты, чуждая, будь мне сестрой! Спаси 
Песнь моего Востока. Как ручей, 
На севере она заледенела 
И носится, как ветер непогоды, 
Взывающий в трубе. Горячий звук 
Твоих напевов слушать их пришел 
От низкорослых сосен, мхов и воровьев, 
От торфяных болот, пустых, бесплодных, черных, 
От снеговых степей, безбрежных, как тоска 
Стареющего сердца… Я пришел 
Из северной страны, страны, что вся — равнина, 
Где вьюга и туман навеки поглощают 
Весь жар любви, весь лучший сердца жар, 
Все чаянья, всю власть и чару песен. 
Что человек там может дать другому? 
Там с утра дней моих я слушал по дворам 
Напевы осени, томительные песни, 
Летевшие из хриплых труб шарманки. 
Там утра серые, там рос на крышах мох, 
И, пресмыкаясь, песня мне сулила 
Убожество души и тела, вечный ужас — 
И ржавчиной мне падала на сердце… 
……… 
Рукою пращуров твоих рассеян я, 
Скитание меня сюда приводит. 
Все дальше от Востока страны те, 
В которых шаг за шагом умираю. 
Вот, я слабею, в жилах стынет кровь, 
Кипевшая когда-то в верой в Бога 
И песней Вавилонский рек. Мое презренье, 
Питавшее меня, питаемой мною, 
Презренье господина, что своим же 
Гоним рабом, — оно уж иссякает. 
Священный огнь, таившийся, как лев, 
В моих священных свитках, — с дня того 
Как уголья на алтаре погасли, — 
Слабеет. Лишь один еще пылает клок 
Его багряной гривы. Год за годом 
Я примиряюсь с севером, в его туманы 
Я падаю, чужой болею болью, 
Живу чужой надеждою… Моя же 
Боль притаилась. Горе, горе мне! 
Одно лишь поколенье — и, как труп, 
Закоченею я… 
……… 
Что мне до той страны — мне, отпрыску Востока? 
Мои глаза давно уже устали 
От ослепительных равнин, покрытых снегом. 
В былые дни мои летели взоры 
Над благовонными холмами Иудеи, — 
Теперь они томятся над бескрайним 
Простором черных, выжженных степей. 
Тысячелетия тому назад 
Мои стопы привыкли к раскаленным 
Пескам пустынь, к обточенным волною 
Камням на берегу родного Иордана, — 
И вот среди лесов, сырых и мрачных, 
Они в болоте мшистом погрязают. 
Моя душа летит к Востоку, к солнцу, 
По солнечным лучам мое тоскует тело, 
И каждая мне ветвь, кивая, шепчет: «К солнцу!» 
Пока еще я жив, вновь обрету его, 
Прильну молитвенно к полусожженным злакам, 
К подножью гордых пальм, сожженных этим солнцем, 
К желтеющим волнам пустынного песка. 
И кровь моя вскипит и с новой силой крикнет: 
«Возмездия! Суда!» 
И жизни ключ, заледеневший в стуже, 
Прорвется вновь потоком вешних вод, 
И загремит порывом новой воли. 
Сон о Мессии, злую тьму поправшем, 
Вновь станет, как лазурь, и светел, и глубок, 
И если гибелью грозит мне возвращенье 
На мой забытый, пламенный Восток — 
С меня довольно, если это солнце 
Меня сожжет, как жертву, 
И ливни шумные размоют остов мой… 
Так! Лучше пусть моею кровью скудной 
Напьется хоть один цветок Востока, 
Пусть в бороде моей совьет себе гнездо 
Ничтожнейшая ласточка Ливана, — 
Чем удобрять собой просторные поля, 
Морозным инеем покрытые — и кровью 
Моих невинно-убиенных братьев![1]

❂❂❂❂

[1]Автор Залман Шнеур (1889-1959), 
литературный перевод Владислава Ходасевича