В храме — золоченые колонны,  
Золоченая резьба сквозная,  
От полу до сводов поднимались.  
В золоченых ризах все иконы,  
Тускло в темноте они мерцали.  
Даже темнота казалась в храме  
Будто бы немного золотая.  
В золотистом сумраке горели  
Огоньками чистого рубина  
На цепочках золотых лампады.  

❂❂❂❂

Рано утром приходили люди.  
Богомольцы шли и богомолки.  
Возжигались трепетные свечи,  
Разливался полусвет янтарный.  
Фимиам под своды поднимался  
Синими душистыми клубами.  
Острый луч из верхнего окошка  
Сквозь куренья дымно прорезался.  
И неслось ликующее пенье  
Выше голубого фимиама,  
Выше золотистого тумана  
И колонн резных и золоченых.  

❂❂❂❂

В храме том, за ризою тяжелой,  
За рубиновым глазком лампады  
Пятый век скорбела Божья Матерь,  
С ликом, над младенцем наклоненным,  
С длинными тенистыми глазами,  
С горечью у рта в глубокой складке.  

❂❂❂❂

Кто, какой мужик нижегородский,  
Живописец, инок ли смиренный  
С ясно-синим взглядом голубиным,  
Муж ли с ястребиными глазами  
Вызвал к жизни тихий лик прекрасный,  
Мы о том гадать теперь не будем.  
Живописец был весьма талантлив.  

❂❂❂❂

Пятый век скорбела Божья Матерь  
О распятом сыне Иисусе.  
Но, возможно, оттого скорбела,  
Что уж очень много слез и жалоб  
Ей носили женщины-крестьянки,  
Богомолки в черных полушалках  
Из окрестных деревень ближайших.  
Шепотом вверяли, с упованьем,  
С робостью вверяли и смиреньем:  
«Дескать, к самому-то уж боимся,  
Тоже нагрешили ведь немало,  
Как бы не разгневался, накажет,  
Да и что по пустякам тревожить?  
Ну а ты уж буде похлопочешь  
Перед сыном с нашей просьбой глупой,  
С нашею нуждою недостойной.  
Сердце материнское смягчится  
Там, где у судьи не дрогнет сердце.  
Потому тебя и называем  
Матушкой-заступницей. Помилуй!»  

❂❂❂❂

А потом прошла волна большая,  
С легким хрустом рухнули колонны,  
Цепи все по звенышку распались,  
Кирпичи рассыпались на щебень,  
По песчинке расточились камни,  
Унесло дождями позолоту.  
В школу на дрова свезли иконы.  
Расплодилась жирная крапива,  
Где высоко поднимались стены  
Белого сверкающего храма.  
Жаловаться ходят нынче люди  
В областную, стало быть, газету.  
Вот на председателя колхоза  
Да еще на Петьку-бригадира.  
Там ужо отыщется управа!  

❂❂❂❂

Раз я ехал, жажда одолела.  
На краю села стоит избушка.  
Постучался, встретила старушка,  
Пропустила в горенку с порога.  
Из ковша напился, губы вытер  
И шагнул с ковшом к перегородке,  
Чтоб в лоханку выплеснуть остатки  
(Кухонька была за занавеской.  
С чугунками, с ведрами, с горшками).  
Я вошел туда и, вздрогнув, замер:  
Средь кадушек, чугунков, ухватов,  
Над щелястым полом, над лоханью,  
Расцветая золотым и красным,  
На скамье ютится Божья Матерь  
В золотистых складчатых одеждах,  
С ликом, над младенцем наклоненным,  
С длинными тенистыми глазами,  
С горечью у рта в глубокой складке.  
— Бабушка, отдай ты мне икону,  
Я ее — немедленно в столицу…  
Разве место ей среди кадушек,  
Средь горшков и мисок закоптелых!  
— А зачем тебе? Чтоб надсмехаться,  
Чтобы богохульничать над нею?  
— Что ты, бабка, чтоб глядели люди!  
Место ей не в кухне, а в музее.  
В Третьяковке, в Лувре, в Эрмитаже.  
— Из музею были не однажды.  
Предлагали мне большие деньги.  
Так просили, так ли уж просили,  
Даже жалко сделалось, сердешных.  
Но меня притворством не обманешь,  
Я сказала: «На куски разрежьте,  
Выжгите глаза мои железом,  
Божью Матерь, Светлую Марию  
Не отдам бесам на поруганье».  
— Да какие бесы, что ты, бабка!  
Это все — работники искусства.  
Красоту они ценить умеют,  
Красоту по капле собирают.  
— То-то! Раскидавши ворохами,  
Собирать надумали крохами.  
— Да тебе зачем она? Молиться —  
У тебя ведь есть еще иконы.  
— Как зачем? Я утром рано встану,  
Маслицем протру ее легонько,  
Огонек затеплю перед ликом,  
И она поговорит со мною.  
Так-то ли уж ласково да складно  
Говорить заступница умеет.  
— Видно, ты совсем рехнулась, бабка!  
Где же видно, чтоб доска из липы,  
Даже пусть и в красках золотистых,  
Говорить по-нашему умела!  
— Ты зачем пришел? Воды напиться?  
Ну так — с богом, дверь-то уж открыта!  

❂❂❂❂

Ехал я среди полей зеленых,  
Ехал я средь городов бетонных,  
Говорил с людьми, обедал в чайных,  
Ночевал в гостиницах районных.  
Постепенно стало мне казаться  
Сказкой или странным сновиденьем,  
Будто бы на кухне у старушки,  
Где горшки, ухваты и кадушки,  
На скамейке тесаной, дубовой  
Прижилась, ютится Божья Матерь  
В золотистых складчатых одеждах,  
С ликом, над младенцем наклоненным,  
С длинными тенистыми глазами,  
С горечью у рта в глубокой складке.  
Бабка встанет, маслицем помажет,  
Огонек тихонечко засветит.  
Разговор с заступницей заводит…  

❂❂❂❂

Понапрасну ходят из музея.  

❂❂❂❂

1961  

❂❂❂❂