Как днище бочки, 
правильным диском 
стояла 
луна 
над дворцом Ливадийским. 
Взошла над землей 
и пошла заливать ее, 
и льется на море, 
на мир, 
на Ливадию. 
В царевых дворцах — 
мужики-санаторники. 
Луна, как дура, 
почти в исступлении, 
глядят 
глаза 
блинорожия плоского 
в афишу на стенах дворца: 
«Во вторник 
выступление

❂❂❂❂

товарища Маяковского

❂❂❂❂

*

❂❂❂❂

».

❂❂❂❂

Сам самодержец, 
здесь же, 
рядом, 
гонял по залам 
и по биллиардам. 
И вот, 
где Романов 
дулся с маркёрами, 
шары 
ложа? 
под свитское ржание, 
читаю я 
крестьянам 
о форме 
стихов — 
и о содержании. 
Звонок. 
Луна 
отодвинулась тусклая, 
и я, 
в электричестве, 
стою на эстраде. 
Сидят предо мною 
рязанские, 
тульские, 
почесывают бороды русские, 
ерошат пальцами 
русые пряди, 
Их лица ясны, 
яснее, чем блюдце, 
где надо — хмуреют, 
где надо — 
смеются. 
Пусть тот, 
кто Советам 
не знает це? ну, 
со мною станет 
от радости пьяным: 
где можно 
еще 
читать во дворце — 
что? 
Стихи! 
Кому? 
Крестьянам! 
Такую страну 
и сравнивать не с чем, — 
где еще 
мыслимы 
подобные вещи?! 
И думаю я 
обо всем, 
как о чуде. 
Такое настало, 
а что еще будет! 
Вижу: 
выходят 
после лекции 
два мужика 
слоновьей комплекции. 
Уселись 
вдвоем 
под стеклянный шар, 
и первый 
второму 
заметил: 
— Мишка, 
оченно хороша — 
эта 
последняя 
была рифмишка. — 
И долго еще 
гудят ливадийцы 
на желтых дорожках, 
у синей водицы. 
1927 г.

❂❂❂❂