Испанский камень 
слепящ и бел, 
а стены — 
зубьями пил. 
Пароход 
до двенадцати 
уголь ел 
и пресную воду пил. 
Повел 
пароход 
окованным носом 
и в час, 
сопя, 
вобрал якоря 
и понесся. 
Европа 
скрылась, мельчась. 
Бегут 
по бортам 
водяные глыбы, 
огромные, 
как года
Надо мною птицы, 
подо мною рыбы, 
а кругом — 
вода. 
Недели 
грудью своей атлетической — 
то работяга, 
то в стельку пьян — 
вздыхает 
и гремит 
Атлантический 
океан. 
«Мне бы, братцы, 
к Сахаре подобраться… 
Развернись и плюнь — 
пароход внизу. 
Хочу топлю, 
хочу везу. 
Выходи сухой — 
сварю ухой. 
Людей не надо нам — 
малы к обеду. 
Не трону… 
ладно… 
пускай едут…» 
Волны 
будоражить мастера
детство выплеснут; 
другому — 
голос милой. 
Ну, а мне б 
опять 
знамена простирать! 
Вон — 
пошло
затарахтело, 
загромило! 
И снова 
вода 
присмирела сквозная, 
и нет 
никаких сомнений ни в ком. 
И вдруг, 
откуда-то — 
черт его знает!— 
встает 
из глубин 
воднячий Ревком. 
И гвардия капель — 
воды партизаны — 
взбираются 
ввысь 
с океанского рва, 
до неба метнутся 
и падают заново, 
порфиру пены в клочки изодрав. 
И снова 
спаялись воды в одно, 
волне 
повелев 
разбурлиться вождем. 
И прет волнища 
с-под тучи 
на дно — 
приказы 
и лозунги 
сыплет дождем. 
И волны 
клянутся 
всеводному Цику 
оружие бурь 
до победы не класть. 
И вот победили — 
экватору в циркуль 
Советов-капель бескрайняя власть. 
Последних волн небольшие митинги 
шумят 
о чем-то 
в возвышенном стиле. 
И вот 
океан 
улыбнулся умытенький 
и замер 
на время 
в покое и в штиле. 
Смотрю за перила. 
Старайтесь, приятели! 
Под трапом, 
нависшим 
ажурным мостком, 
при океанском предприятии 
потеет 
над чем-то 
волновий местком. 
И под водой 
деловито и тихо 
дворцом 
растет 
кораллов плетенка, 
чтоб легше жилось 
трудовой китихе 
с рабочим китом 
и дошкольным китенком. 
Уже 
и луну 
положили дорожкой. 
Хоть прямо 
на пузе, 
как посуху, лазь. 
Но враг не сунется — 
в небо 
сторожко 
глядит, 
не сморгнув, 
Атлантический глаз. 
То стынешь 
в блеске лунного лака, 
то стонешь, 
облитый пеною ран. 
Смотрю, 
смотрю — 
и всегда одинаков, 
любим, 
близок мне океан. 
Вовек 
твой грохот 
удержит ухо. 
В глаза 
тебя 
опрокинуть рад. 
По шири, 
по делу, 
по крови, 
по духу — 
моей революции 
старший брат. 
 
1925