Last Summer Evening

Друг друговы вотчины – с реками и лесами, 
Долинами, взгорьями, взлетными полосами; 
Давай будем без туристов, а только сами. 
Давай будто растворили нас, погребли 
В биноклевой мгле. 
Друг друговы корабли. 
Бросаться навстречу с визгом, большими псами, 
Срастаться дверьми, широтами, адресами, 
Тереться носами, 
Тросами, 
Парусами, 
Я буду губами смугло, когда слаба, 
Тебя целовать слегка в горизонтик лба 
Между кожей и волосами. 
В какой-нибудь самой крошечной из кают, 
Я буду день изо дня наводить уют, 
И мы будем слушать чаечек, что снуют 
Вдоль палубы, и сирен, что из вод поют. 
Чтоб ветер трепал нам челки и флаги рвал, 
Ты будешь вести, а я отнимать штурвал, 
А на берегу салют чтоб и карнавал. 
Чтоб что-то брать оптом, что-то – на абордаж, 
Чтоб нам больше двадцати ни за что не дашь, 
А соль проедает руки до мяса аж. 
Чтоб профилем в синь, а курсом на юго-юг, 
Чтоб если поодиночке – то всем каюк, 
Чтоб двое форева янг, расторопных юнг, 
И каждый задира, бес, баловник небес, 
На шее зубец 
Акулий, но можно без, 
И каждый влюбленный, злой, молодой балбес. 
В подзорной трубе пунктиром, едва-едва — 
Друг друговы острова. 
А Бог будет старый боцман, гроза морей, 
Дубленый, литой, в наколках из якорей, 
Молчащий красноречиво, как Билл Мюррей, 
Устроенный, как герой. 
Мы будем ему отрадой, такой игрой 
Дельфинов или китят, где-то у кормы. 
И кроме воды и тьмы нет другой тюрьмы. 
И нету местоимения, кроме «мы». 
И, трюмы заполнив хохотом, серебром 
Дождливым московским – всяким таким добром, 
Устанем, причалим, сядем к ребру ребром 
И станем тянуть сентябрь как темный ром, 
И тихо теплеть нутром. 
И Лунья ладонь ощупает нас, строга — 
Друг друговы берега. 
И вечер перченым будет, как суп харчо. 
Таким, чтоб в ресницах колко и горячо. 
И Боцман легонько стукнет тебя в плечо: 
— До скорого, брат, попутных. Вернись богатым. 
И бриз в шевелюре будет гулять, игрив. 
И будет назавтра ждать нас далекий риф, 
Который пропорет брюхо нам, обагрив 
Окрестную бирюзу нами, как закатом.

❂❂❂❂