Ты просто своенравная причуда,  
и не страшит любовь твоя ничуть.  
Четыре года, как четыре пуда,  
меня согнули, ты не обессудь.  
Мои восторги стали деловиты.  
Да, я в любви бесстыжий чеботарь.  
Меня на слабом слове не лови ты:  
я не таков уже, как встарь.  
Когда дырявы дни и год поношен,  
когда упреки тяжело глотать,  
сапожник чинит: шило вынет, нож он –  
пустоты грустные и дырочки латать.  
Любовь как обувь: без нее ни шагу.  
Куда ж на улицу с босой душой?  
Мозолей нет – и то велико благо,  
а если по ноге – и вовсе хорошо.  
Любовь – как обувь, птички-черевички!  
Иной радехонек бы в них всю жизнь обуть.  
Оставь же запоздалые привычки,  
былой капризницей не будь!  
К чему, дружок, любить напропалую!  
Забудь скорей былую кабалу.  
Прости, что туфелькой тебя я не балую,  
потерянной когда-то на балу.  
Я не клянусь тысячегубой клятвой,  
и на посулы ты меня не нудь.  
Я попросту затягиваю дратвой  
то, что еще возможно затянуть.  
Ты скажешь: вот, калоши я сносила,  
и башмакам пришел теперь черед.  
Увы! Подметка – ложь, и ясно: сила  
камней и дней до дыр ее сотрет.  
Нет, не любовник и не добрый брат твой –  
сапожник я, и с горем пополам,  
но добросовестно я прошиваю дратвой,  
чтоб не разъехалось по швам.  
Обетов я тебе не расточаю  
и не играю я с тобой в молчки.  
Тебе, как Золушке, я без прикрас тачаю  
истоптанные башмачки.  
И занят нынче я работой сладкой.  
Сапожники – старательный народ.  
И поцелуй я называю латкой  
воздушною, наложенной на рот.  

❂❂❂❂

1942  

❂❂❂❂