О это море, колыбель изустных  
Повествований, хроник простодушных,  
О Понт Эвксинский после захолустных,  
Степных местечек и закатов душных!  
Великолепен мир, когда он целый,  
Хотя и составной, и виден глазу  
Не в перекрестье ниточек прицела,  
А широко, со всех сторон и сразу.  

❂❂❂❂

Мне хорошо с тобою, ветр соленый,  
С Европой настоящей и не старой,  
С атлантами, поднявшими балконы,  
С театром у приморского бульвара.  
По улицам, бегущим вниз, иду я  
Наверх, легко дышу нектаром юга,  
И, каменного герцога минуя,  
Я приближаюсь к центру полукруга.  

❂❂❂❂

Строенья в стиле греческих колоний,  
Дух Генуи в стенах полуразвалин,  
И тот же известняк, что в Вавилоне, —  
Он так же темен, порист и печален.  
Бедны полупустые магазины,  
Но где-то есть, я слышал, барахолка.  
Все по душе мне: шумные румыны,  
У церкви — старенькая богомолка…  

❂❂❂❂

Фурункулезный, круглый ростбиф-наци, —  
Мне обер дал сегодня увольненье.  
День без придирок, желчных ламентаций  
И ожиданья трезвое волненье.  
С фамилией, на Вавилон похожей,  
Какой-то русский написал занятно  
О здешних нравах… Кто же я? Прохожий?  
Завоеватель? Мутно, непонятно,  

❂❂❂❂

И если правду говорить, трусливо,  
Ничтожно я живу. И город вскоре  
Окончится, и слева, вдоль обрыва,  
Рассердится невидимое море.  
А справа — кладбище, тропа к спасенью.  
Спят мертвые, убитые не нами.  
Надгробья у стены, под мирной сенью,  
Испещрены чужими именами.  

❂❂❂❂

Я не могу прочесть, но я их знаю, —  
Те буквы, по которым наш Спаситель  
Читать учился в мастерской отцовской,  
А мать месила тесто и порою  
Его кудрей касалась локотком.  
О горе нам, в злодействе позабывшим,  
Что убивать нельзя живых, покуда  
О мертвых память не истреблена!  

❂❂❂❂

1973  

❂❂❂❂