Мы жили средь глухих берлог, где прель, малина, совы,  
сырых теней наискосок тяжелые засовы,  
мы жили средь отвесных рек и красных павших сосен…  
Мы шли к палаткам на ночлег, и как наш сон был сочен!  
Там приходилось реже спать лишь конюху – работа.  
То лошади уйдут опять за гари и болота,  
то бродит в стороне медведь, дух меда, скрип сушины…  
А нужно выйти, посмотреть и обсудить причины.  
Среди калымщиков, юнцов и тех, ученых, в светлом,  
был конюх Ванька Иванов великим человеком.  
Он хлеб возил нам и табак, одеколон (в кармане!),  
духи куда б нежней для баб, но – бунтовали парни…  
Весь шелушащийся Иван, в морщинах, малорослый,  
сказать нельзя, когда он пьян и он пацан иль взрослый.  
Ему тайга насквозь своя, кровь глухаря – что вишня…  
Он из детдома, слышал я. Я думаю, так вышло:  
попал в детдом, в тот тарарам, где сироты орали.  
Война… Конечно, имя там недолго выбирали.  
Иван. Опять же – Иванов. С мальчонки не убудет.  
А сколько записать годков? А пусть там сколько будет!..  
Среди работы, средь всего порой находит смута,  
что возраста я своего не знаю почему-то.  
Я, как Иван, живу. Пишу. Томлюсь в оконной раме.  
Я, может, сорок лет дышу и умирать пора мне?  
А может, я совсем юнец, не знал любви и боли,  
и если есть на свете лес, то в нем светло – как в поле…  

❂❂❂❂

1973  

❂❂❂❂