Забрел к нам однажды один весельчак, 
Угодничать стал он и этак и так: 
«Хозяйка, я — нищий, я — старый дурак! 
Нельзя ли провесть у вас ночь?» 
А ночь холодна, а бедняга промок; 
У печки он теплый нашел уголок. 
Согрелся, распелся он и под шумок 
Поглаживать стал мою дочь. 
«Клянусь! — он сказал. — Будь свободен я столь, 
Как в час, когда выскользнул в эту юдоль, 
О, сколь я бы рад был и благостен сколь! 
И как бы жилось мне легко!» 
Он стал наседать, а она уступать, 
И не заприметила старая мать, 
Что много успели уже нашептать 
Друг дружке они на ушко. 
И «О! — говорил он ей. — Будь ты черней, 
Чем чепчик усопшей мамаши моей, 
Тебя на закорки взваливши, ей-ей, 
Ушел бы куда-нибудь прочь!» 
И «О! — говорит она. — Будь я белей, 
Чем снег, что лежит по утрам у дверей, 
И то, нарядившись во все, что новей, 
Ушла бы с тобою я в ночь!» 
И был уговор меж двоих хитрецов — 
Поднявшись тихонечко до петухов, 
Ушли они, ловко задвинув засов, 
Туда, где трава высока. 
А поутру встала девчонкина мать, 
Неспешно оделась и, кончив зевать, 
В людскую направилась к слугам узнать 
Насчет чудака-босяка. 
Взглянула за печку, где гость ночевал,— 
Остыла солома, а нищий пропал! 
И стала кричать она: «Слуги! Скандал! 
Да он не унес ли чего?!» 
Те — сразу к ларцам, а она — к поставцам, 
Но — богу хвала! — все лежит по местам. 
Хозяйка сказала: «Позор нам и срам, 
Мы зря обвинили его! 
Чем странников божьих покражей корить, 
Ступайте скотину поить и доить! 
Не худо б, служанка, сходить разбудить 
Мою ненаглядную дочь!» 
Служанка стучится, глядит — вот те на! 
Светелка пуста, и постель холодна. 
«Хозяйка! — кричит она. — Видно, она 
Ушла с побродягою прочь!» 
«Скачите, кто скор, торопитесь, кто спор! 
Сыщите, где прячутся дочка и вор! 
Ее — на позор, а его — на костер, 
Зловредного чужака!» 
Кто мчится верхом, кто влачится пешком. 
Пыль к небу столбом — настоящий содом! 
Кричит на весь дом, повредившись умом, 
Хозяйка, кляня босяка. 
Покуда погоня неслась стороной, 
Уютно укрывшись в долинке одной, 
Веселая дочь и бродяга чудной 
Сыр ели ломоть за ломтем. 
Пришлась им по вкусу такая еда. 
Он в вечной любви ей поклялся тогда. 
Клялась и она, — мол, твоя навсегда 
На свете и этом и том. 
«О, если б мамаша увидела нас, 
От злости она б окривела тотчас; 
Теперь постучись к нам бродяга хоть раз — 
Не пустят его на порог!» 
«Моя дорогая, ты очень юна, 
В дела попрошайства не посвящена, 
А эта наука куда как трудна — 
Ходить и просить вдоль дорог!» 
«Я стану на паперти петь тропари 
И резать из бука волчки-кубари, 
Оно ведь не штука — хватай да бери! 
А надобно клянчить с умом: 
Хромать научусь я почище хромца, 
Тряпицею черной стяну пол-лица,— 
И всяк пожалеет хромого слепца. 
А мы все прокутим потом!»

❂❂❂❂