Русские проселки

Скажите, знаете ль, честные господа,  
Что значит русскими проселками езда?  
Вам сплошь Европа вся из края в край знакома:  
В Париже, в Лондоне и в Вене вы как дома.  
Докатитесь туда по гладкому шоссе  
И думаете вы, что так и ездят все,  
И все езжали так; что, лежа, как на розах,  
Род человеческий всегда езжал в дормезах  
И что, пожалуй, наш родоначальник сам  
Не кто иной, как всем известный Мак-Адам.  
Счастливцы (как бы к вам завербоваться в секту?),  
Россию знаете по Невскому проспекту  
До по симбирскому бурмистру, в верный срок  
К вам привозящему ваш годовой оброк.  
Вам жить легко. Судьба вам служит по контракту  
И вас возить должна всё по большому тракту.  
Для вас проселков нет. Всегда пред вами цель,  
Хотя б вы занеслись за тридевять земель.  
Нет, вызвал бы я вас на русские проселки,  
Чтоб о людском житье прочистить ваши толки.  
Тут мир бы вы другой увидели! Что шаг —  
То яма, косогор, болото иль овраг.  
Я твердо убежден, что со времен потопа  
Не прикасалась к ним лопата землекопа.  
Как почву вывернул, размыл и растрепал  
С небес сорвавшийся сей водяной обвал,  
Так и теперь она вся в том же беспорядке,  
Вся исковеркана, как в судорожной схватке.  
Дорога лесом ли? Такие кочки, пни,  
Что крепче свой язык к гортани ты прильпни —  
Не то такой толчок поддаст тебе, что ой-ли!  
И свой язык насквозь прокусишь ты. Рекой ли  
Дорога? Мост на ней уж подлинно живой:  
Так бревна взапуски и пляшут под тобой,  
И ты того и жди, что из-за пляски этой  
К русалкам попадешь с багажем и каретой.  
Есть перевоз ли? Плот такое уж гнилье,  
Что только бабам мыть на нем свое белье.  
Кому на казнь даны чувствительные нервы  
(Недуг новейших дней), тому совет мой первый:  
Проселком на Руси не ездить никогда.  
Пройди сто верст пешком. Устанешь — не беда:  
Зато ты будешь цел и с нервами в покое;  
Не будет дергать их, коробить в перебое,  
И не начнешь в сердцах, забыв и страх и грех,  
Как Демон Пушкина, злословить всё и всех.  
Опасность я видал, и передряг немало  
На суше и водах в мой век мне предстояло.  
Был Бородинский день, день жаркий, боевой,  
Французское ядро визжало надо мной,  
И если мирного поэта пожалело,  
Зато хоть двух коней оно под ним заело.  
Я на море горел, и сквозь ночную тьму  
(Не мне бы тут стоять, а Данте самому),  
Не сонный, наяву, я зрел две смерти рядом,  
И каждую с своим широкозевным адом:  
Один весь огненный и пышущий, другой —  
Холодный, сумрачный, бездонный и сырой;  
И оставалось мне на выбор произвольный  
Быть гусем жареным иль рыбой малосольной.  
Еще есть черная отметка на счету.  
Двух паровозов, двух волканов на лету  
Я видел сшибку: лоб со лбом они столкнулись,  
И страшно крякнули, и страшно пошатнулись —  
И смертоносен был напор сих двух громад.  
Вот вам живописал я свой и третий ад.  
Но это случаи, несчастье, приключенье,  
А здесь — так быть должно, такое заведенье,  
Порядок искони, нормальный, коренной,  
Чтоб быть, как на часах, бессменно пред бедой,  
И если выйдешь сух нечаянно от Сциллы,  
То у Харибды ждать увечья иль могилы.  
Проселки — ад земной; но русский бог велик!  
Велик — уж нечего сказать — и наш ямщик.  

❂❂❂❂

1841  

❂❂❂❂