Я не хочу средь юношей тепличных 
Разменивать последний грош души, 
Но, как в колхоз идет единоличник, 
Я в мир вхожу,— и люди хороши. 
 
Люблю шинель красноармейской складки, 
Длину до пят, рукав простой и гладкий 
И волжской туче родственный покрой, 
Чтоб, на спине и на груди лопатясь, 
Она лежала, на запас не тратясь, 
И скатывалась летнею порой. 
 
Проклятый шов, нелепая затея 
Нас разлучили. А теперь, пойми, 
Я должен жить, дыша и большевея, 
И, перед смертью хорошея, 
Еще побыть и поиграть с людьми! 
 
Подумаешь, как в Чердыни-голубе, 
Где пахнет Обью и Тобол в раструбе, 
В семивершковой я метался кутерьме. 
Клевещущих козлов не досмотрел я драки, 
Как петушок в прозрачной летней тьме, 
Харчи, да харк, да что-нибудь, да враки,— 
Стук дятла сбросил с плеч. Прыжок. И я в уме. 
 
И ты, Москва, сестра моя, легка, 
Когда встречаешь в самолете брата 
До первого трамвайного звонка,— 
Нежнее моря, путаней салата 
Из дерева, стекла и молока… 
 
Моя страна со мною говорила, 
Мирволила, журила, не прочла, 
Но возмужавшего меня, как очевидца, 
Заметила — вдруг, как чечевица, 
Адмиралтейским лучиком зажгла. 
 
Я должен жить, дыша и большевея, 
Работать речь, не слушаясь, сам-друг, 
Я слышу в Арктике машин советских стук, 
Я помню все — немецких братьев шеи 
И что лиловым гребнем Лорелеи 
Садовник и палач наполнил свой досуг. 
 
И не ограблен я, и не надломлен, 
Но только что всего переогромлен. 
Как «Слово о Полку», струна моя туга, 
И в голосе моем после удушья 
Звучит земля — последнее оружье — 
Сухая влажность черноземных га…

❂❂❂❂