Когда б я уголь взял для высшей похвалы —  
Для радости рисунка непреложной,-  
Я б воздух расчертил на хитрые углы  
И осторожно и тревожно.  
Чтоб настоящее в чертах отозвалось,  
В искусстве с дерзостью гранича,  
Я б рассказал о том, кто сдвинул мира ось,  
Ста сорока народов чтя обычай.  
Я б поднял брови малый уголок  
И поднял вновь и разрешил иначе:  
Знать, Прометей раздул свой уголек,-  
Гляди, Эсхил, как я, рисуя, плачу!  

❂❂❂❂

Я б несколько гремучих линий взял,  
Все моложавое его тысячелетье,  
И мужество улыбкою связал  
И развязал в ненапряженном свете,  
И в дружбе мудрых глаз найду для близнеца,  
Какого не скажу, то выраженье, близясь  
К которому, к нему,- вдруг узнаешь отца  
И задыхаешься, почуяв мира близость.  
И я хочу благодарить холмы,  
Что эту кость и эту кисть развили:  
Он родился в горах и горечь знал тюрьмы.  
Хочу назвать его — не Сталин,- Джугашвили!  

❂❂❂❂

Художник, береги и охраняй бойца:  
В рост окружи его сырым и синим бором  
Вниманья влажного. Не огорчить отца  
Недобрым образом иль мыслей недобором,  
Художник, помоги тому, кто весь с тобой,  
Кто мыслит, чувствует и строит.  
Не я и не другой — ему народ родной —  
Народ-Гомер хвалу утроит.  
Художник, береги и охраняй бойца:  
Лес человечества за ним поет, густея,  
Само грядущее — дружина мудреца  
И слушает его все чаще, все смелее.  

❂❂❂❂

Он свесился с трибуны, как с горы,  
В бугры голов. Должник сильнее иска,  
Могучие глаза решительно добры,  
Густая бровь кому-то светит близко,  
И я хотел бы стрелкой указать  
На твердость рта — отца речей упрямых,  
Лепное, сложное, крутое веко — знать,  
Работает из миллиона рамок.  
Весь — откровенность, весь — признанья медь,  
И зоркий слух, не терпящий сурдинки,  
На всех готовых жить и умереть  
Бегут, играя, хмурые морщинки.  

❂❂❂❂

Сжимая уголек, в котором все сошлось,  
Рукою жадною одно лишь сходство клича,  
Рукою хищною — ловить лишь сходства ось —  
Я уголь искрошу, ища его обличья.  
Я у него учусь, не для себя учась.  
Я у него учусь — к себе не знать пощады,  
Несчастья скроют ли большого плана часть,  
Я разыщу его в случайностях их чада…  
Пусть недостоин я еще иметь друзей,  
Пусть не насыщен я и желчью и слезами,  
Он все мне чудится в шинели, в картузе,  
На чудной площади с счастливыми глазами.  

❂❂❂❂

Глазами Сталина раздвинута гора  
И вдаль прищурилась равнина.  
Как море без морщин, как завтра из вчера —  
До солнца борозды от плуга-исполина.  
Он улыбается улыбкою жнеца  
Рукопожатий в разговоре,  
Который начался и длится без конца  
На шестиклятвенном просторе.  
И каждое гумно и каждая копна  
Сильна, убориста, умна — добро живое —  
Чудо народное! Да будет жизнь крупна.  
Ворочается счастье стержневое.  

❂❂❂❂

И шестикратно я в сознаньи берегу,  
Свидетель медленный труда, борьбы и жатвы,  
Его огромный путь — через тайгу  
И ленинский октябрь — до выполненной клятвы.  
Уходят вдаль людских голов бугры:  
Я уменьшаюсь там, меня уж не заметят,  
Но в книгах ласковых и в играх детворы  
Воскресну я сказать, что солнце светит.  
Правдивей правды нет, чем искренность бойца:  
Для чести и любви, для доблести и стали  
Есть имя славное для сжатых губ чтеца —  
Его мы слышали и мы его застали.  

❂❂❂❂

Январь — март 1937  

❂❂❂❂