В ложе Цимлянского моря

Как здесь прекрасно, на морском  
просторе,  
на новом, осиянном берегу  
Но я видала все, что скрыло море,  
я в недрах сердца это сберегу  
В тех молчаливых глубочайших  
недрах,  
где уголь превращается в алмаз,  
которыми владеет только щедрый…  
А щедрых много на земле у нас.  
Этот лес посажен был при нас,—  
младшим в нем не больше двадцати.  
Но зимой пришел сюда приказ:  
— Море будет здесь. Леса — снести.  
Морю надо приготовить ложе,  
ровное, расчищенное дно.  
Те стволы, что крепче и моложе,  
высадить на берег, над волной.  
Те, которые не вынуть с ко«мом, —  
вырубить и выкорчевать пни.  
Строится над морем дом за домом,  
много тесу требуют они.  
Чтобы делу не было угрозы  
(море начинало подходить),—  
вам, директору лесопромхоза,  
рубкой самому руководить.  
Ложе расчищать и днем и ночью.  
Сучья и кустарник — жечь на дне.  
Море наступает, море хочет  
к горизонту подойти к весне,—  
У директора лесопромхоза  
слез не навернулось: он солдат.  
Есть приказ — так уж какие слезы.  
Цель ясна: вперед, а не назад.  
Он сказал, топор приподнимая,  
тихо, но слыхали и вдали:  
— Я его сажал, я лучше знаю,  
где ему расти… А ну, пошли!  
Он рубил, лицо его краснело,  
таял на щеках  
колючий снег,  
легким пламенем душа горела,—  
очень много думал человек.  
Думал он:  
«А лес мой был веселым…  
Дружно, буйно зеленел весной.  
Трудно будет первым новоселам,  
высаженным прямо над волной…  
Был я сам на двадцать лет моложе,  
вместе с этим лесом жил и рос…  
Нет! Я счастлив, что морское ложе  
тоже мне готовить привелось».  
Он взглянул —  
костры пылали в ложе,  
люди возле грелись на ходу.  
Что-то было в тех кострах похоже  
на костры в семнадцатом году  
в Питере, где он красногвардейцем  
грелся, утирая снег с лица,  
и штыки отсвечивали, рдеясь,  
перед штурмом Зимнего дворца.  
Нынче в ночь,  
по-новому тверда,  
мир преображала  
власть труда.  

❂❂❂❂