Мне скажут — Армия…  
Я вспомню день — зимой,  
январский день сорок второго года.  
Моя подруга шла с детьми домой —  
они несли с реки в бутылках воду.  
Их путь был страшен,  
хоть и недалек.  
И подошел к ним человек в шинели,  
взглянул —  
и вынул хлебный свой паек,  
трехсотграммовый, весь обледенелый.  
И разломил, и детям дал чужим,  
и постоял, пока они поели.  
И мать рукою серою, как дым,  
дотронулась до рукава шинели.  
Дотронулась, не посветлев в лице…  
Не ведал мир движенья благодарней!  
Мы знали всё о жизни наших армий,  
стоявших с нами в городе, в кольце.  
… Они расстались. Мать пошла направо,  
боец вперед — по снегу и по льду.  
Он шел на фронт, за Нарвскую заставу,  
от голода качаясь на ходу.  
Он шел на фронт, мучительно палим  
стыдом отца, мужчины и солдата:  
огромный город умирал за ним  
в седых лучах январского заката.  
Он шел на фронт, одолевая бред,  
все время помня — нет, не помня — зная,  
что женщина глядит ему вослед,  
благодаря его, не укоряя.  
Он снег глотал, он чувствовал с досадой,  
что слишком тяжелеет автомат,  
добрел до фронта и пополз в засаду  
на истребленье вражеских солдат…  
… Теперь ты понимаешь — почему  
нет Армии на всей земле любимей,  
нет преданней ее народу своему,  
великодушней и непобедимей!  

❂❂❂❂

Январь 1942  

❂❂❂❂