1

❂❂❂❂

О муза милая, подруга Еврипида! 
Как белая твоя осквернена хламида. 
О жрица алтарей, как износила ты 
Узорчатый наряд священной красоты! 
Где медный блеск волос и важные котурны, 
Где рокот струн твоих, торжественный и бурный, 
Где складки плавные хитона твоего, 
Где поступь важная, где блеск и торжество? 
Где пламенный поток твоих рыданий, дева, 
Божественная скорбь в гармонии напева? 
Гречанка юная, мир обожал тебя. 
Но, чистоту одежд невинных загубя, 
Ты в непотребные закуталась лохмотья. 
И рынок завладел твоей безгрешной плотью. 
И дивные уста, что некогда могли 
На музыку небес откликнуться с земли, — 
Они открылись вновь в дыму ночных собраний 
Для хохота блудниц и для кабацкой брани.

❂❂❂❂

2

❂❂❂❂

Погибла, кончилась античная краса! 
Бесчестие, скосив угрюмые глаза, 
Открыло балаган для ярмарочной черни. 
Театром в наши дни зовут притон вечерний, 
Где безнаказанно орудует порок, 
Любому зрителю распутник даст урок. 
И вот по вечерам на городских подмостках 
Разврат кривляется в своих дешевых блестках. 
Изображается безнравственный роман, 
Гнилое общество без грима и румян. 
Здесь уваженья нет ни к старикам, ни к женам. 
Вы, сердцем чистые, вы в городе прожженном 
Краснейте от стыда, не брезгуйте взглянуть 
На бездну города сквозь дождевую муть, 
Когда туман висит в свеченье тусклом газа. 
Полюбопытствуйте, как действует зараза! 
Вот потная толпа вливает свой поток 
В битком набитый зал, где лампы — как желток, 
И, не дыша, дрожа, под взрывы гоготанья 
Сидит и слушает и одобряет втайне 
Остроты палача и напряженно ждет, 
Чтобы под занавес воздвигли эшафот. 
Полюбопытствуйте, как под отцовским оком 
Дочь нерасцветшая знакомится с пороком, 
Как дама на софе показывает прыть, 
Поднявши кринолин, чтоб ножку приоткрыть, 
Как действует рука насильника, как просто 
Сдается женщина на ложь и лесть прохвоста. 
А жены, доглядев конец грязнейших дрязг, 
Вздыхают и дрожат от жажды новых ласк 
И покидают зал походкою тягучей, 
Чтоб изменить мужьям, лишь подвернется случай. 
Вот для чего чуму и все, что смрадно в ней, 
Таит в нагих ветвях искусство наших дней. 
Вот чем по вечерам его изнанка дышит, 
Каким зловонием Париж полночный пышет. 
Сухое дерево поднимет в синеву 
Свою поблекшую и желтую листву. 
И если тощий плод сорвется с гулких веток, 
Как те, что падали в Гаморре напоследок, 
Опадыш никому не сладок и не мил, 
Он только прах сухой, он до рожденья сгнил.

❂❂❂❂

3

❂❂❂❂

Наверно, рифмачам бульварным невдомек, 
Что пошлый балаган разрушить нравы смог. 
Наверно, невдомек, что их чернила разом 
Марают сердце нам и отравляют разум. 
О, равнодушные, — у них и мысли нет, 
Что мерзок гражданам безнравственный поэт. 
Им слез не проливать, не ощутить презренья 
К творенью своему, — бесчестному творенью. 
Им не жалеть детей, которым до конца 
Придется лишь краснеть при имени отца! 
Нет! Их влечет барыш, их деньги будоражат, 
И ослепляют взгляд, и губы грязью мажут. 
Нет! Деньги, деньги — вот божок всевластный тот, 
Который их привел на свалку нечистот, 
Толкнул их в эту грязь и, похотью волнуя, 
Велел им растоптать отца и мать родную. 
Презренные! Пускай закон о них молчит, 
Но честный человек их словом обличит. 
Презренные! Они стараются искусно 
Мечту бессмертную скрыть клеветою гнусной, — 
Божественную речь и все, в чем есть душа, 
Искусство мощное тираня и глуша, 
Пустили по земле чудовище-калеку, 
Четырехлапый бред, обломок человека, — 
Он тянет жалкие культяпки напоказ, 
Все язвы обнажив для любопытных глаз.

❂❂❂❂