Гипноз

Шипели джунгли в бешеном расцвете  
У вздутой крокодилами реки,  
Где обезьянки прыгают, как дети,  
А смотрят — как больные старички.  
Одна из них так быстро проскакала —  
Лишь рыжий росчерк в воздухе мелькнул;  
Как будто кто-то скрытый горсть какао  
Сухою струйкой с ветки сыпанул.  
Змея с четырехгранной головою  
Взглянула на нее из-под очков  
И двинулась под сводчатой травою,  
Как длинная процессия значков  
И крапинок… Сведенные предельно,  
Казалось, эти крапинки сперва  
Ходили где-то — каждая отдельно,  
Но их свела полковник-голова.  
Змеиный взгляд, заряженный гипнозом,  
Среди сорокаградусной жары  
Дышал сорокаградусным морозом…  
От ужаса вращались, как миры,  
Плоды граната… Перезрелый манго,  
Разболтанный и вязкий, точно магма,  
С дрожащей ветки шлепнулся без чувств  
При виде длинной судорожной твари,  
Чей трепет, инкрустации и хруст  
Всё оковали, всех околдовали.  
Но рыжая мартышка не проста:  
Она умчалась вдаль, тревожно пискнув,  
И чаща, листья вычурные стиснув,  
Как руки, веки, зубы и уста,  
За ней слилась… Но что с мартышкой сталось?!  
С пронзительными взвизгами назад,  
Назад, назад запрыгала: казалось,  
Ее, как пальцем, тронул чей-то взгляд.  
Ничьи глаза, казалось бы, со взглядом  
Надолго разминуться не могли,  
Но странный взгляд висел с мартышкой рядом,  
А вот глаза — покоились вдали.  

❂❂❂❂

Глаза лежали на головке плоской,  
Как на тахте. Из них тянулся взгляд,  
Как дым из трубки, призрачный, но плотный,  
И звал: «Наза-ад, отступница, наза-ад!»  
Сквозь легионы сутолочных веток  
В слепом непроницаемом цвету,  
Сквозь хрупкий хруст растительных розеток,  
Сквозь плотную, как пепел, духоту,  
Сквозь малярийно-желтые накрапы  
Брызгучих трав, сквозь хищные цветы  
Он плыл и плел веревочные трапы,  
Незримые воздушные пути  
Из нитей сна; арканил без аркана,  
Капканил без капкана, без силков  
Осиливал; дурманил без дурмана,  
Оковывал заочно, без оков…  
Сквозь обморочные благоуханья  
Болот, где самый воздух, сам туман  
В цвету; сквозь переплеты и петлянье  
Качельно-перекидистых лиан  
Он проникал с каким-то древним, давним,  
Безбольным, безглагольным, безударным  
И беспощадным выраженьем (Жест  
Неумолимых глиняных божеств).  

❂❂❂❂

И вдруг… В листве забил воздушный ключ.  
И попугай, чей клюв был ярко вдавлен  
В цветную грудь, как пламенный сургуч,  
А крылья глянцевитые осклизли  
Зеленым блеском бронзовых зеркал, —  
Вокруг сучка перевернулся трижды  
И так забился, так заскрежетал,  
Как будто брал недавно в общей кухне  
Уроки лязга у семи котлов;  
Зашаркал горлом, как ночною туфлей,  
Раскашлялся, как будто нездоров,  
А сам спокойно и невозмутимо  
Сухим глазком глядел куда-то мимо,  
Как симулянт при виде докторов.  
И как бы ненароком, невзначай,  
Перед мартышкой, скачущей по веткам,  
Как десять флагов, пущенных по ветру,  
Как пьяный факел, вспыхнул попугай.  
Дивясь его цветастому смятенью,  
На ветке обезьянка замерла,  
И личико, изъеденное тенью  
Затейливых растений, поднесла  
К лучу, как ложку к супу… Свет закапал  
Сквозь листья ей в глаза, проник за капор  
Линялой шерсти… Сделалось светло:  
Разбилось наважденье, как стекло!  

❂❂❂❂

Но как неясный крест оконной рамы  
Стоит в глазах, уже смеженных сном,  
Когда ложишься спать перед окном,  
Так взор змеи, упругий и упрямый,  
Еще с минуту в воздухе висел,  
С минуту терпеливо ждал кого-то,  
И наконец, как призрак переплета  
Оконной рамы, вылинял, осел,  
Сломался по частям, пропал совсем.  
И вот, то сокращаясь, то вздуваясь,  
Переливаясь, как железный дым,  
И все-таки над кем-то издеваясь  
Самим существованием своим,  
Прохлестывая туловищем травы,  
Ушла змея… А попугай вослед  
Орал ей что-то вроде: «Твар-ри! Твар-ри!  
А крыльев нет! Ур-ра! А крыльев нет!..»  

❂❂❂❂