Пером спокойным вам не передать,  
Что чувствует сегодня сердце, роясь  
В глубинах тела моего.  
Стою один — опущенный по пояс  
В большое горе. Горе, как вода,  
Течет вокруг; как темная звезда —  
Стоит над головой. Просторное, большое  
Оно отяготело навсегда,—  
Большая темная вода.  
Возьму крупицами разбросанное счастье,  
Переломлю два лучика звезды,  
У девушки лицо перецелую,  
Переболею до конца искусство,  
Всегда один,— я сохраню мою  
Простую жизнь. Но почему она,  
Она меня переболеть не хочет?  
И каждый час, и каждый миг  
Сознанья открывается родник:  
У жизни два крыла, и каждое из них  
Едва касается трудов моих.  
Они летят — распахнуты, далече,  
Ночуют на холодных площадях,  
Наутро бьются в окна учреждений,  
В заводские летают корпуса,—  
И вот — теплом обвеянные лица  
Готовы на работе слиться.  
Мне кажется тогда:  
Какая жизнь!  
И неужели это так и нужно,  
Чтоб в отдаленье жил писатель  
И вечно неудобный, как ребенок?  
Я говорю себе: не может быть,  
И должен я совсем иначе жить.  
Не может быть!  
И жарок лёт минут,  
И длится ожиданье,  
И тонкие часы поют,  
И вечер опустился на ладони,  
И вот я увидал большие руки —  
Они росли всегда со мной,  
Чуть розоватые и выпуклые, и в морщинках,  
И в узелочках жил,— сейчас они тверды,  
Напряжены едва заметной дрожью,  
Они спокойные и просятся к труду.  
Я руки положу на подоконник —  
Они спокойнее и тише станут,  
Их ночью звезды обольют,  
К ним утром зори прикоснутся,  
Согреет кожу трудовое солнце,  
Ну, а сейчас…  
Сейчас пускай дрожат,—  
Им все равно за мыслью не угнаться,  
Она растрескалась, летит, изнемогая,  
И все-таки еще твердит:  
Простая,  
Совсем простая — наша жизнь!  

❂❂❂❂

1928  

❂❂❂❂