Я помню как сквозь сон — когда являлась в зале 
Старуха длинная в огромной чёрной шали 
И белом чепчике, и локонах седых, 
То каждый, кто тут был, вдруг становился тих, 
И дети малые, резвившиеся внучки, 
Шли робко к бабушке прикладываться к ручке. 
Отец их — сын её — уже почтенных лет, 
Стоял в смирении, как будто на ответ 
За шалость позван был и знал, что он виновен 
И прах перед судьёй, а вовсе с ним не ровен! 
А хитрая жена и бойкая сестра, 
Потупясь, как рабы средь царского двора, 
Украдкой лишь могли язвить друг друга взглядом, 
Пропитанным насквозь лукаво-желчным ядом. 
Старуха свысока их с головы до ног 
Оглядывала всех, и взор её был строг… 
И так и чуялось: умри она, старуха, — 
Все завтра ж врозь пойдут, и дом замолкнет глухо. 
Да это и сама, чай, ведала она, 
И оттого была жестка и холодна, 
И строгий взор её был полон сожаленья, 
Пожалуй, что любви, а более презренья.

❂❂❂❂