Почтеннейшая публика! на днях

Почтеннейшая публика! на днях  
Случилося в столице нашей чудо:  
Остался некто без пяти в червях,  
Хоть — знают все — играет он не худо.  
О том твердит теперь весь Петербург.  
«Событие вне всякого другого!»  
Трагедию какой-то драматург,  
На пользу поколенья молодого,  
Сбирается состряпать из него…  
Разумный труд! Заслуги, удальство  
Похвально петь; но всё же не мешает  
Порою и сознание грехов,  
Затем что прегрешение отцов  
Для их детей спасительно бывает.  
Притом для нас не стыдно и легко  
В ошибках сознаваться — их немного,  
А доблестей — как милостей у бога…  

❂❂❂❂

Из черного французского трико  
Жилеты, шелком шитые, недавно  
В чести и в моде — в самом деле славно!  

❂❂❂❂

Почтенный муж шестидесяти лет  
Женился на девице в девятнадцать  
(На днях у них парадный был обед,  
Не мог я, к сожаленью, отказаться);  
Немножко было грустно. Взор ея  
Сверкал, казалось, скрытыми слезами  
И будто что-то спрашивал. Но я  
Отвык, к несчастью, тешиться мечтами,  
И мне ее не жалко. Этот взор  
Унылый, длинный; этот вздох глубокий —  
Кому они? — Любезник и танцор,  
Гремящий саблей, статный и высокий —  
Таков был пансионный идеал  
Моей девицы… Что ж! распорядился  
Иначе случай…  

❂❂❂❂

Маскарад и бал  
В собранье был и очень долго длился.  
Люблю я наши маскарады; в них,  
Не говоря о прелестях других,  
Образчик жизни петербургско-русской,  
Так ловко переделанной с французской.  

❂❂❂❂

Уныло мы проходим жизни путь,  
Могло бы нас будить одно — искусство,  
Но редко нам разогревает грудь  
Из глубины поднявшееся чувство,  
Затем что наши русские певцы  
Всем хороши, да петь не молодцы,  
Затем что наши русские мотивы,  
Как наша жизнь, и бедны и сонливы,  
И тяжело однообразье их,  
Как вид степей пустынных и нагих.  

❂❂❂❂

О, скучен день и долог вечер наш!  
Однообразны месяцы и годы,  
Обеды, карты, дребезжанье чаш,  
Визиты, поздравленья и разводы —  
Вот наша жизнь. Ее постылый шум  
С привычным равнодушьем ухо внемлет,  
И в действии пустом кипящий ум  
Суров и сух, а сердце глухо дремлет;  
И свыкшись с положением таким,  
Другого мы как будто не хотим,  
Возможность исключений отвергаем  
И, словно по профессии, зеваем…  
Но — скучны отступления!  

❂❂❂❂

Чудак!  
Знакомый мне, в прошедшую субботу  
Сошел с ума… А был он не дурак  
И тысяч сто в год получал доходу,  
Спокойно жил, доволен и здоров,  
Но обошли его по службе чином,  
И вдруг — уныл, задумчив и суров —  
Он стал страдать славяно-русским сплином;  
И наконец, в один прекрасный день,  
Тайком от всех, одевшись наизнанку  
В отличия, несвойственные рангу,  
Пошел бродить по улицам, как тень,  
Да и пропал. Нашли на третьи сутки,  
Когда сынком какой-то важной утки  
Уж он себя в припадках величал  
И в совершенстве кошкою кричал,  
Стараясь всех уверить в то же время,  
Что чин большой есть тягостное бремя,  
И служит он, ей-ей, не для себя,  
Но только благо общее любя…  

❂❂❂❂

История другая в том же роде  
С одним примерным юношей была:  
Женился он для денег на уроде,  
Она — для денег за него пошла,  
И что ж? — о срам! о горе! — оказалось,  
Что им обоим только показалось;  
Она была как нищая бедна,  
И беден был он так же, как она.  
Не вынес он нежданного удара  
И впал в хандру; в чахотке слег в постель,  
И не прожить ему пяти недель.  
А нежный тесть, неравнодушно глядя  
На муки завербованного зятя  
И положенье дочери родной,  
Винит во всем «натуришку гнилую»  
И думает: «Для дочери другой  
Я женишка покрепче завербую».  

❂❂❂❂

Собачка у старухи Хвастуновой  
Пропала, а у скряги Сурмина  
Бежала гувернантка — ищет новой.  
О том и о другом извещена  
Столица чрез известную газету;  
Явилась тотчас разных свойств и лет  
Тьма гувернанток, а собаки нет.  

❂❂❂❂

Почтенный и любимый господин,  
Прославившийся емкостью желудка,  
Безмерным истребленьем всяких вин  
И исступленной тупостью рассудка,  
Объелся и скончался… Был на днях  
Весь город на его похоронах.  
О доблестях покойника рыдая,  
Какой-то друг три речи произнес,  
И было много толков, много слез,  
Потом была пирушка — и большая!  
На голову обжоры непохож,  
Был полон погреб дорогих бутылок.  
И длился до заутрени кутеж…  
При дребезге ножей, бокалов, вилок  
Припоминали добрые дела  
Покойника, хоть их, признаться, было  
Весьма немного; но обычай милый  
Святая Русь доныне сберегла:  
Ко всякому почтенье за могилой —  
Ведь мертвый нам не может сделать зла!  
Считается напомнить неприличным,  
Что там-то он ограбил сироту,  
А вот тогда-то пойман был с поличным.  
Зато добра малейшую черту  
Тотчас с большой горячностью подхватят  
И разовьют, так истинно скорбя,  
Как будто тем скончавшемуся платят  
За то, что их избавил от себя!  
Поговорив — нечаянно напьются,  
Напившися — слезами обольются,  
И в эпитафии напишут: «Человек  
Он был такой, какие ныне редки!»  
И так у нас идет из века в век,  
И с нами так поступят наши детки…  

❂❂❂❂

Литературный вечер был; на нем  
Происходило чтенье. Важно, чинно  
Сидели сочинители кружком  
И наслаждались мудростью невинной  
Отставшей знаменитости. Потом  
Один весьма достойный сочинитель  
Тетрадицу поспешно развернул  
И три часа — о изверг, о мучитель! —  
Читал, читал и — даже сам зевнул,  
Не говоря о жертвах благосклонных,  
С четвертой же страницы усыпленных.  
Их разбудил восторженный поэт;  
Он с места встал торжественно и строго,  
Глаза горят, в руках тетради нет,  
Но в голове так много, много, много…  
Рекой лились гремучие стихи,  
Руками он махал, как исступленный.  
Слыхал я в жизни много чепухи  
И много дичи видел во вселенной,  
А потому я не был удивлен…  
Ценителей толпа рукоплескала,  
Младой поэт отвесил им поклон  
И всё прочел торжественно с начала.  
Затем как раз и к делу приступить  
Пришла пора. К несчастью, есть и пить  
В тот вечер я не чувствовал желанья,  
И вон ушел тихонько из собранья.  
А пили долго, говорят, потом,  
И говорили горячо о том,  
Что движемся мы быстро с каждым часом  
И дурно, к сожаленью, в нас одно,  
Что небрежем отечественным квасом  
И любим иностранное вино.  

❂❂❂❂

На петербургских барынь и девиц  
Напал недуг свирепый и великий:  
Вскружился мир чиновниц полудикий  
И мир ручных, но недоступных львиц.  
Почто сия на лицах всех забота?  
Почто сей шум, волнение умов?  
От Невского до Козьего болота,  
От Козьего болота до Песков,  
От пестрой и роскошной Миллионной  
До Выборгской унылой стороны —  
Чем занят ум мужей неугомонно?  
Чем души жен и дев потрясены??  
Все женщины, от пресловутой Ольги  
Васильевны, купчихи в сорок лет,  
До той, которую воспел поэт  
(Его уж нет), помешаны на польке!  
Предчувствие явления ея  
В атмосфере носилося заране.  
Она теперь у всех на первом плане  
И в жизни нашей главная статья;  
О ней и меж великими мужами  
Нередко пренья, жаркий спор кипит,  
И старец, убеленный сединами,  
О ней с одушевленьем говорит.  
Она в одной сорочке гонит с ложа  
Во тьме ночной прелестных наших дев,  
И дева пляшет, общий сон тревожа,  
А горничная, барышню раздев,  
В своей каморке производит то же.  
Достойнейший сын века своего,  
Пустейший франт, исполнен гордой силой,  
Ей предан без границ — и для него  
Средины нет меж полькой и могилой!  
Проникнувшись великостью труда  
И важностью предпринятого дела,  
Как гладиатор в древние года,  
С ней борется он ревностно и смело…  
Когда б вы не были, читатель мой,  
Аристократ — и побывать в танцклассе  
У Кессених решилися со мной,  
Оттуда вы вернулись бы в экстазе,  
С утешенной и бодрою душой.  
О юношество милое! Тебя ли  
За хилость и недвижность упрекнуть?  
Не умерли в тебе и не увяли  
Младые силы, не зачахла грудь,  
И сила там кипит твоя просторно,  
Где всё тебе по сердцу и покорно.  
И, гордое могуществом своим,  
Довольно ты своею скромной долей:  
Твоим порывам смелым и живым  
Такое нужно поприще — не боле,  
И тратишь ты среди таких тревог  
Души всю силу и всю силу ног…  

❂❂❂❂

20 февраля 1845  

❂❂❂❂