Чиновник

Как человек разумной середины,  
Он многого в сей жизни не желал:  
Перед обедом пил настойку из рябины  
И чихирем обед свой запивал.  
У Кинчерфа заказывал одежду  
И с давних пор (простительная страсть)  
Питал в душе далекую надежду  
В коллежские асессоры попасть, —  
Затем, что был он крови не боярской  
И не хотел, чтоб в жизни кто-нибудь  
Детей его породой семинарской  
Осмелился надменно попрекнуть.  

❂❂❂❂

Был с виду прост, держал себя сутуло,  
Смиренно всё судьбе предоставлял,  
Пред старшими подскакивал со стула  
И в робость безотчетную впадал,  
С начальником ни по каким причинам —  
Где б ни было — не вмешивался в спор,  
И было в нем всё соразмерно с чином —  
Походка, взгляд, усмешка, разговор.  
Внимательным, уступчиво-смиренным  
Был при родных, при теще, при жене,  
Но поддержать умел пред подчиненным  
Достоинство чиновника вполне;  
Мог и распечь при случае (распечь-то  
Мы, впрочем, все большие мастера),  
Имел даже значительное нечто  
В бровях…  

❂❂❂❂

Теперь тяжелая пора!  
С тех дней, как стал пытливостью рассудка  
Тревожно-беспокойного наш век  
Задерживать развитие желудка,  
Уже не тот и русский человек.  
Выводятся раскормленные туши,  
Как ни едим геройски, как ни пьем,  
И хоть теперь мы так же бьем баклуши,  
Но в толщину от них уже нейдем.  
И в наши дни, читатель мой любезный,  
Лишь где-нибудь в коснеющей глуши  
Найдете вы, по благости небесной,  
Приличное вместилище души.  

❂❂❂❂

Но мой герой — хоть он и шел за веком —  
Больных влияний века избежал  
И был таким, как должно, человеком:  
Ни тощ, ни толст. Торжественно лежал  
Мясистый, двухэтажный подбородок  
В воротничках, — но промежуток был  
Меж головой и грудью так короток,  
Что паралич — увы! — ему грозил.  
Спина была — уж сказано — горбата,  
И на ногах (шепну вам на ушко:  
Кривых немножко — нянька виновата!)  
Качалося солидное брюшко…  

❂❂❂❂

Сирот и вдов он не был благодетель,  
Но нищим иногда давал гроши  
И называл святую добродетель  
Первейшим украшением души.  
О ней твердил в семействе беспрерывно,  
Но не во всем ей следовал подчас  
И извинял грешки свои наивно  
Женой, детьми, как многие из нас.  

❂❂❂❂

По службе вел дела свои примерно  
И не бывал за взятки под судом,  
Но (на жену, как водится) в Галерной  
Купил давно пятиэтажный дом.  
И радовал родительскую душу  
Сей прочный дом — спокойствия залог.  
И на Фому, Ванюшу и Феклушу  
Без сладких слез он посмотреть не мог…  

❂❂❂❂

Вид нищеты, разительного блеска  
Смущал его — приличье он любил.  
От всяких слов, произносимых резко,  
Он вздрагивал и тотчас уходил.  
К писателям враждой — не беспричинной —  
Пылал… бледнел и трясся сам не свой,  
Когда из них какой-нибудь бесчинный  
Ласкаем был чиновною рукой.  
За лишнее считал их в мире бремя,  
Звал книги побасенками: «Читать —  
Не то ли же, что праздно тратить время?  
А праздность — всех пороков наших мать» —  
Так говорил ко благу подчиненных  
(Мысль глубока, хоть и весьма стара)  
И изо всех открытий современных  
Знал только консоляцию…  

❂❂❂❂

Пора  
Мне вам сказать, что, как чиновник дельный  
И совершенно русский человек,  
Он заражен был страстью той смертельно,  
Которой все заражены в наш век,  
Которая пустить успела корни  
В обширном русском царстве глубоко  
С тех пор, как вист в потеху нашей дворни  
Мы отдали… «Приятно и легко  
Бегут часы за преферансом; право,  
Кто выдумал — был малый c головой» —  
Так иногда, прищурившись лукаво,  
Говаривал почтенный наш герой.  
И выше он не ведал наслаждений…  
Как он играл?… Серьезная статья!  
Решить вопрос сумел бы разве гений,  
Но так и быть, попробую и я.  

❂❂❂❂

Когда обед оканчивался чинный,  
Крестясь, гостям хозяин руки жал  
И, приказав поставить стол в гостиной,  
С улыбкой добродушной замечал:  
«Что, господа, сразиться бы не дурно?  
Жизнь коротка, а нам не десять лет!»  
Над ним неслось тогда дыханье бурно,  
И — вдохновен — он забывал весь свет,  
Жену, детей; единой предан страсти,  
Молчал как жрец, бровями шевеля,  
И для него тогда в четыре масти  
Сливалось всё — и небо и земля!  

❂❂❂❂

Вне карт не знал, не слышал и не видел  
Он ничего, — но помнил каждый приз…  
Прижимистых и робких ненавидел,  
Но к храбрецам, готовым на ремиз,  
Исполнен был глубокого почтенья.  
При трех тузах, при даме сам-четверт  
Козырной — в вист ходил без опасенья.  
В несчастье был, как многие, нетверд:  
Ощипанной подобен куропатке,  
Угрюм, сердит, ворчал, повеся нос,  
А в счастии любил при каждой взятке  
Пристукивать и говорил: А что-с?\»  

❂❂❂❂

Острил, как все острят или острили,  
И замечал при выходе с бубен:  
«Ну, Петр Кузмич! недаром вы служили  
Пятнадцать лет — вы знаете закон!  
Валетов, дам красивых, но холодных  
Пушил слегка, как все; но никогда  
Насчет тузов и прочих карт почетных  
Не говорил ни слова…  

❂❂❂❂

Господа!  
Быть может, здесь надменно вы зевнете  
И повесть благонравную мою  
В подробностях излишних упрекнете…  
Ответ готов: не пустяки пою!  

❂❂❂❂

Пою, что Русь и тешит и чарует,  
Что наши дни — как средние века  
Крестовые походы — знаменует,  
Чем наша жизнь полна и глубока  
(Я не шучу — смотрите в оба глаза),  
Чем от „Москвы родной“ до Иртыша,  
От»финских скал\» до «грозного Кавказа»  
Волнуется славянская душа!!..  

❂❂❂❂

Притом я сам страсть эту уважаю,-  
Я ею сам восторженно киплю,  
И хоть весьма несчастно прикупаю,  
Но вечеров без карт я не терплю  
И, где их нет, постыдно засыпаю…  

❂❂❂❂

Что ж делать нам?. Блаженные отцы  
И деды наши пировать любили,  
Весной садили лук и огурцы,  
Волков и зайцев осенью травили,  
Их увлекал, их страсти шевелил  
Паратый пес, статистый иноходец;  
Их за столом и трогал и смешил  
Какой-нибудь наряженный уродец.  
Они сидеть любили за столом,  
И было им и любо и доступно  
Перепивать друг друга и потом,  
Повздоривши по-русски, дружелюбно  
Вдруг утихать и засыпать рядком.  
Но мы забав отцов не понимаем  
(Хоть мало, всё ж мы их переросли),  
Что ж делать нам?. Играть!.. И мы играем,  
И благо, что занятие нашли,-  
Сидеть грешно и вредно сложа руки…  

❂❂❂❂

В неделю раз, пресытившись игрой,  
В театр Александринский, ради скуки,  
Являлся наш почтеннейший герой.  
Удвоенной ценой за бенефисы  
Отечественный гений поощрял,  
Но звание актера и актрисы  
Постыдным, по преданию, считал.  
Любил пальбу, кровавые сюжеты,  
Где при конце карается порок…  
И, слушая скоромные куплеты,  
Толкал жену легонько под бочок.  

❂❂❂❂

Любил шепнуть в антракте плотной даме  
(Всему научит хитрый Петербург),  
Что страсти и движенье нужны в драме  
И что Шекспир — великий драматург,-  
Но, впрочем, не был твердо в том уверен  
И через час другое подтверждал,-  
По службе быв всегда благонамерен,  
Он прочее другим предоставлял.  

❂❂❂❂

Зато, когда являлася сатира,  
Где автор — тунеядец и нахал —  
Честь общества и украшенье мира,  
Чиновников, за взятки порицал,-  
Свирепствовал он, не жалея груди,  
Дивился, как допущена в печать  
И как благонамеренные люди  
Не совестятся видеть и читать.  
С досады пил (сильна была досада!)  
В удвоенном количестве чихирь  
И говорил, что авторов бы надо  
За дерзости подобные — в Сибирь!…  

❂❂❂❂

1844  

❂❂❂❂