Одинокое, — 
Лето ль баюкает, треплют ли зимы, 
Иней ли ствол серебрит, иль зеленеет листва, 
Вечно — сквозь долгие дни гнева и нежности — 
Оно налагает свое бытие на равнины.

❂❂❂❂

Сотни и сотни лет видеть всё те же поля, 
Те же пашни и те же посевы. 
Ныне умершие очи- 
Очи отдаленнейших предков 
Видели, 
Как петля за петлей заплеталась кольчуга 
Крепкой коры и сильные ветви, 
Мирно и мощно царило оно над работами дня, 
Ложе из мха в косматых ногах раскрывая 
В полдень усталым жнецам, 
И сладок был сумрак его 
Детям, любившимся здесь — 
Некогда.

❂❂❂❂

Ранним утром по нем в деревнях 
Определяют погоду: 
Оно причастно тайнам клубящихся туч 
И солнц, на заре замутненных. 
Оно — образ былого на страже осиротелых полей, 
Но как бы глубоко проедена плоть ни была его 
Памятью, — 
Только январь склоняться начнет 
И соки в старом стволе забурлят, — 
Всеми ветвями своими и завязью почек — 
Руки и губы его!- 
Оно, напрягаясь в едином порыве, кидает свой крик 
В будущее.. 
Нитями вешних лучей и дождей закрепляет 
Нежные ткани листов, напрягает узлы, 
Ветви свои расправляет, 
Выше к небу подымает чело, 
Так далеко простирает жадные корни, 
Что истощает болото и пашни соседние, 
И порой 
Вдруг остановится-само пораженное 
Яростью этой работы немой и глубокой. 
Но чтоб расцвесть и царить во всей полноте 
своей силы, 
Выдержать сколько борьбы приходилось зимою: 
Ветра ножи, проникавшие в тело, 
Толчки ураганов и бешенство бури, 
Иней, как острый напильник, 
Ненависть дробного града и снежной метели, 
Мертвый мороз, проникавший 
Белым зубом до самых глубинных волокон,- 
Всё было вязким страданьем и болью звенящей. 
Но оно никогда и ни разу 
Не отказалось от воли к расцвету, 
Более полному, более пышному 
Каждой новой весною.

❂❂❂❂

В октябре, когда золото блещет в листве его, 
Часто шаги мои, тяжко-усталые, 
Но всё же широкие, я направлял в богомолье 
К этому дереву, пронзенному ветром и осенью. 
Как исполинский костер листьев и пламени, 
Оно подымалось спокойно в синее небо — 
Всё напоенное миллионами душ, 
Певших в дуплистых ветвях. 
Шел я к нему с глазами, повитыми светом, 
Трогал руками его и чувствовал ясно, 
Как движутся корни его под землей — 
Нечеловечески мощным движеньем. 
Я грубою грудью своей к стволу приникал 
С такою любовью и страстью, 
Что строем глубоким его и целостной мощью 
Сам проникался до самого сердца. 
Смешан и слит с глубокой и полною жизнью, 
Я прилеплялся к нему, как ветвь средь ветвей, 
Глубже любя эту землю, леса и ручьи — 
Это великое голое поле с клубящимся небом. 
Жребий не страшен, и руки 
Жаждут пространство обнять, 
Мускулы тело легчат, 
И кричал я: «Сила — свята! 
Надо, чтоб сам человек метил печатью ее 
Дерзкие планы свои — грубо и страстно. 
Рая ключарница — ей право выламывать двери». 
Ствол узлистый без памяти я целовал… 
Когда же вечер спускался с небес, 
Я терялся в мертвых полях, 
Шел неизвестно куда, прямо вперед, пред собой, 
С криком, бьющим со дна сумасшедшего сердца.[1]

❂❂❂❂

23 ноября 1916

❂❂❂❂

[1]Перевод одноименного стихотворения из книги «Многоцветное сияние».

Год написания: 1916

❂❂❂❂