Я мать, и я люблю детей. 
Едва зажжется Месяц, серповидно, 
Я плачу у окна. 
Мне больно, страшно, мне мучительно-обидно. 
За что такая доля мне дана? 
Зловещий пруд, погост, кресты, 
Мне это все отсюда видно, 
И я одна. 
Лишь Месяц светит с высоты. 
Он жнет своим серпом? Что жнет? Я брежу. 
Полно. Стыдно. 
Будь твердой. Плачь, но твердой нужно быть. 
От Неба до Земли, сияя, 
Идет и тянется нервущаяся нить. 
Ты мать, умей, забыв себя, любить. 
Да, да, я мать, и я дурная, 
Что не умела сохранить 
Своих детей. 
Их всех сманила в пруд Колдунья злая, 
Которой нравится сводить с ума людей. 
Тихонько ночью приходила, 
Когда так крепко я спала, 
Мой сон крепя, детей будила. 
Какая в ней скрывалась сила, 
Не знаю я. Весь мир был мгла. 
Своей свечой она светила, 
И в пруд ее свеча вела. 
Чем, чем злодейка ворожила, 
Не знаю я. 
О, с теми, кто под сердцем был, расстаться, 
О, жизнь бессчастная моя! 
Лишь в мыслях иногда мы можем увидаться, 
Во сне. 
Но это все — не все. Она страшней, чем это. 
И казнь безжалостней явила Ведьма мне. 
Вон там, в сияньи месячного света, 
В той люльке, где качала я детей, 
Когда малютками они моими были, 
И каждый был игрушкою моей, 
Пред тем, как спрятался в могиле 
И возрастил плакун-траву, 
Лежит подменыш злой, уродливый, нескладный, 
Которого я нежитью зову, 
Свирепый, колченогий, жадный, 
Глазастый, с страшною распухшей головой, 
Ненасытимо-плотоядный, 
Подменыш злой. 
Чуть взглянет он в окно — и лист березы вянет. 
Шуршит недобрый вихрь желтеющей травой, — 
Вдруг схватит дудку он, играть безумно станет, 
И молния в овины грянет, 
И пляшет все кругом, как в пляске хоровой, 
Несутся камни и поленья, 
Подменыш в дудку им дудит, 
А люди падают, в их сердце онеменье, 
Молчат, бледнеют — страшный вид. 
А он глядит, глядит стеклянными глазами, 
И ничего не говорит. 
Я не пойму, старик ли он, 
Ребенок ли. Он тешится над нами. 
Молчит и ест. Вдруг тихий стон. 
И жутко так раздастся голос хилый: 
«Я стар, как древний лес!» 
Повеет в воздухе могилой. 
И точно встанет кто. Мелькнул, прошел, исчез. 
Однажды я на страшное решилась: — 
Убить его Жить стало невтерпеж 
За что такая мне немилость? 
Убрать из жизни эту гнилость 
И вот я наточила нож. 
А! Как сегодня ночь была, такая 
На небе Месяц встал серпом 
Он спал Я подошла Он спал 
Но Ведьма злая 
Следила в тайности, стояла за углом. 
Я не видала Я над ним стояла: 
Я только видела его. 
В моей душе горело жало, 
Я только видела его. 
И жажду тешила немую: — 
Вот эту голову, распухшую и злую, 
Отрезать, отрубить, чтобы исчез паук, 
Притих во мраке гробовом. 
«Исчезнешь ты!» И я ударила ножом. 
И вдруг — 
Не тело предо мной, мякина, 
Солома, и в соломе кровь, 
Да, в каждом стебле кровь и тина 
И вот я на пруду Трясина. 
И в доме я опять И вновь 
Белеет Месяц серповидно. 
И я у моего окна. 
В углу подменыша мне видно. 
Там за окном погост. Погост. И я одна.

❂❂❂❂

Год написания: без даты

❂❂❂❂