На яблоне грустно кукушка кукует,  
На камне мужик одиноко горюет;  
У ног его кучами пепел лежит,  
Над пеплом труба безобразно торчит.  
В избитых лаптишках, в рубашке дырявой  
Сидит он, поник головою кудрявой,  
Поник, горемычный, от дум и забот,  
И солнце открытую голову жжёт.  
Не год и не два он терял свою силу:  
На пашне он клал её, будто в могилу,  
Он клал её дома, с цепом на гумне,  
Безропотно клал на чужой стороне.  
Весь век свой работал без счастья, без доли.  
Росли на широких ладонях мозоли,.  
И трескалась кожа… да что за беда!  
Уж, видно, не жить мужику без труда.  
Упорной работы соха не сносила,—  
Ломалась, и в поле другая ходила,  
Тупилось железо, стирался сошник,  
И только выдерживал пахарь-мужик.  
Просил, безответный, не счастья у неба,  
Но хлеба насущного, чёрного хлеба;  
Подкралась беда, всё метлой подмела, —  
У пахаря нет ни двора, ни кола.  
Крепись, горемычный! Не гнись от удара!  
Всё вынесло сердце: и ужас пожара,  
И матери старой пронзительный стон  
В то время, как в полымя кинулся он  
И выхватил сына, что спал в колыбели,  
За ним по следам потолки загремели…  
Пускай догорают!.. Мужик опалён  
И нищий теперь, да ребёнок спасён.  

❂❂❂❂

1860  

❂❂❂❂