Хозяин

Впряжён в телегу конь косматый,  
Откормлен на диво овсом,  
И бляхи медные на нём  
Блестят при зареве заката.  
Купцу дай, Господи, пожить:  
Широкоплеч, как клюква, красен,  
Казной от бед обезопасен,  
Здоров, — о чём ему тужить?  
Да мой купец и не горюет.  
С какой-то бабой за столом  
В особой горенке, вдвоём,  
Сидит на мельнице, пирует.  
Вода ревёт, вода шумит,  
От грома мельница дрожит,  
Идёт работа толкачами,  
Идёт работа решетом,  
Колёсами и жерновами —  
И стукотня и пыль кругом…  
Купец мой рюмку поднимает  
И кулаком об стол стучит.  
«И выпью!.. кто мне помешает?  
И пью… сам чёрт не запретит!  
Пей, Марья!..»  
— «То-то, ненаглядный,  
Ты мне на платье обещал…» —  
«И кончено! Сказал — и ладно,  
И будет так, как я сказал.  
Мне что жена? Сыта, одета —  
И всё… вот выпрягу коня  
И прогуляю до рассвета,  
И баста! Обними меня!..»  
Вода шумит — не умолкает,  
При свете месяца кипит,  
Алмазной радугой сверкает,  
Огнями синими горит.  
Но даль темна и молчалива,  
Огонь весёлый рыбака  
Краснеет в зеркале залива,  
Скользит по листьям лозняка.  
Купец гуляет. Мы не станем  
Ему мешать. В тиши ночной  
Мы лучше в дом его заглянем,  
Войдём неслышною стопой.  
Уж поздно. Свечка нагорела.  
Больной лежит и смерти ждёт.  
Его лицо, как мрамор, бело,  
И руки холодны, как лёд;  
На лоб открытый кудри пали;  
Остаток прежней красоты,  
Печать раздумья и печали  
Ещё хранят его черты.  
Так, освещённые зарёю,  
В замолкшем надолго лесу,  
Листы осеннею порою  
Ещё хранят свою красу.  
Пора на отдых. Грудь разбита,  
На сердце запеклася кровь —  
И радость навек позабыта…  
А ты, горячая любовь,  
Явилась поздно. Доля, доля!  
И если б раньше ты пришла, —  
Какой бы здесь приют нашла?  
Здесь труд и бедность, здесь неволя,  
Здесь горе гнёзда вьёт свои,  
И веет холод от порога,  
И стены дома смотрят строго…  
Здесь нет приюта для любви!  
Лежит больной, лицо печально,—  
И будто тенью лоб покрыт;  
Так летом, только догорит  
Румяной зорьки луч прощальный, —  
Под сводом сумрачных небес  
Стоит угрюм и тёмен лес.  
Родная мать роняет слёзы,  
Облокотясь на стол рукой.  
Надежды, молодости грёзы,  
Мир сердца — этот рай земной —  
Всё унесло, умчало горе,  
Как буйный вихрь уносит пыль,  
Когда в степи шумит ковыль,  
Шумит взволнованный, как море,  
И догорает вся дотла  
Грозой зажжённая ветла.  
Плачь больше, бедное созданье!  
И не слезами — кровью плачь!  
Безвыходно твоё страданье  
И беспощаден твой палач.  
Невесела, невыносима,  
Горька, как яд, твоя судьба:  
Ты жизнь убила, как раба,  
И не была никем любима…  
Твой муж… но виноват ли он,  
Что пьян, и груб, и неумён?  
Когда б он мог подумать строго,  
Как зла наделано им много,  
Как много ран нанесено, —  
Себя он проклял бы давно.  
В борьбе тяжёлой ты устала,  
Изнемогла и в грязь упала,  
И в грязь затоптана толпой.  
Увы! сгубил тебя запой!..  
Твоя слеза на кровь походит…  
Плачь больше!.. В воздухе чума!..  
Любимый сын в могилу сходит,  
Другой давно сошёл с ума.  
Вот он сидит на лежанке просторной,  
Голо острижен, и бледен, и хил;  
Палку, как скрипку, к плечу прислонил,  
Бровью и глазом мигает проворно,  
Правой рукою и взад и вперёд  
Водит по палке и песню поёт:  
«На старом кургане, в широкой степи,  
Прикованный сокол сидит на цепи.  
Сидит он уж тысячу лет,  
Всё нет ему воли, всё нет!  
И грудь он когтями с досады терзает,  
И каплями кровь из груди вытекает.  
Летят в синеве облака,  
А степь широка, широка…»  
Вдруг палку кинул он, закрыл лицо руками  
И плачет горькими слезами:  
«Больно мне! больно мне! мозг мой горит.  
Счастье тому, кто в могиле лежит!  
Мать моя, матушка! полно рыдать!  
Долго ли нам эту жизнь коротать?  
Знаешь ли? Спальню запри изнутри,  
Сторожем стану я подле двери.  
«Прочь! — закричу я. — Здесь мать моя спит!..  
Больно мне, больно мне! мозг мой горит!..»  
Больной всё слушал эти звуки,  
Горел на медленном огне,  
Сказать хотел он: дайте мне  
Хоть умереть без слёз и муки!  
Ужель не мог я от судьбы  
Дождаться мира в час кончины,  
За годы думы и кручины,  
За годы пытки и борьбы?  
Иль эти пытки шуткой были?  
Иль мало, среди стен родных,  
Отравой зла меня поили?  
Иль вместо слёз из глаз моих  
Текла вода на изголовье,  
Когда, губя своё здоровье,  
Я думал ночи безо сна —  
Зачем мне эта жизнь дана?  
И, догорающий в постели,  
Всю жизнь припомнив с колыбели,  
Хотел он на своём пути  
Хоть точку светлую найти —  
И не сыскал.  
Так в полдень жгучий,  
Спустившись с каменистой кручи,  
Томимый жаждой, пешеход  
Искать ключа в овраг идёт.  
И долго там, усталый, бродит,  
И влаги капли не находит,  
И падает, едва живой,  
На землю с болью головной…  
«Ну, отпирай! Заснули скоро!..» —  
Ударив в ставень кулаком,  
Хозяин крикнул под окном…  
Печальный дом, приют раздора!  
Нет, тяжело срывать покров  
С твоих таинственных углов,  
Срывать покров, как уголь, чёрный!  
Угрюм твой вид, как гроба вид,  
Как место казни, где стоит  
С железной цепью столб позорный  
И плаха с топором лежит!..  
За то, что здесь так мало света,  
Что воздух солнцем не согрет,  
За то, что нет на мысль ответа,  
За то, что радости здесь нет,  
Ни ласк, ни милого объятья,  
За то, что гибнет человек, —  
Я шлю тебе мои проклятья,  
Чужой оплакивая век!..  

❂❂❂❂

9 апреля 1861  

❂❂❂❂