Севастополь

_К. Зелинскому

❂❂❂❂

 

Я в этом городе сидел в тюрьме.  
Мой каземат — четыре натри. Все же  
Мне сквозь решетку было слышно море,  
И я был весел.  
Ежедневно в полдень  
Над городом салютовала пушка.  
Я с самого утра, едва проснувшись,  
Уже готовился к ее удару  
И так был рад, как будто мне дарили  
Басовые часы.  
Когда начальник,  
Не столько врангелевский,  
сколько царский,  
Пехотный подполковник Иванов,  
Решил меня побаловать книжонкой,  
И мне, влюбленному в туманы Блока,  
Прислали… книгу телефонов — я  
Нисколько не обиделся. Напротив!  
С веселым видом я читал: «Собакин»,  
«Собакин-Собаковский»,  
«Собачевский»,  
«Собашников»,  
И попросту «Собака» —  
И был я счастлив девятнадцать дней,  

❂❂❂❂

Потом я вышел и увидел пляж,  
И вдалеке трехъярусную шхуну,  
И тузика за ней.  
Мое веселье  
Ничуть не проходило. Я подумал,  
Что, если эта штука бросит якорь,  
Я вплавь до капитана доберусь  
И поплыву тогда в Константинополь  
Или куда-нибудь еще… Но шхуна  
Растаяла в морской голубизне.  

❂❂❂❂

Но все равно я был блаженно ясен:  
Ведь не оплакивать же в самом деле  
Мелькнувшей радости! И то уж благо,  
Что я был рад. А если оказалось,  
Что нет для этого причин, тем лучше:  
Выходит, радость мне досталась даром.  

❂❂❂❂

Вот так слонялся я походкой брига  
По Графской пристани, и мимо бронзы  
Нахимову, и мимо панорамы  
Одиннадцатимесячного боя,  
И мимо домика, где на окне  
Сидел большеголовый, коренастый  
Домашний ворон с синими глазами.  

❂❂❂❂

Да, я был счастлив! Ну, конечно, счастлив.  
Безумно счастлив! Девятнадцать лет —  
И ни копейки. У меня тогда  
Была одна улыбка. Все богатство.  

❂❂❂❂

Вам нравятся ли девушки с загаром  
Темнее их оранжевых волос?  
С глазами, где одни морские дали?  
С плечами шире бедер, а? К тому же  
Чуть-чуть по-детски вздернутая губка?  
Одна такая шла ко мне навстречу…  
То есть не то чтобы ко мне. Но шла.  

❂❂❂❂

Как бьется сердце… Вот она проходит.  
Нет, этого нельзя и допустить,  
Чтобы она исчезла…  
— Виноват!—  
Она остановилась:  
— Да?—  
Глядит.  
Скорей бы что-нибудь придумать.  
Ждет.  
Ах, черт возьми! Но что же ей сказать?  
— Я… Видите ли… Я… Вы извините…  

❂❂❂❂

И вдруг она взглянула на меня  
С каким-то очень теплым выраженьем  
И, сунув руку в розовый кармашек  
На белом поле (это было модно),  
Протягивает мне «керенку». Вот как?!  
Она меня за нищего… Хорош!  
Я побежал за ней:  
— Остановитесь!  
Ей-богу, я не это… Как вы смели?  
Возьмите, умоляю вас — возьмите!  
Вы просто мне понравились, и я…  

❂❂❂❂

И вдруг я зарыдал. Я сразу понял,  
Что все мое тюремное веселье  
Пыталось удержать мой ужас. Ах!  
Зачем я это делал? Много легче  
Отдаться чувству. Пушечный салют…  
И эта книга… книга телефонов.  

❂❂❂❂

А девушка берет меня за локоть  
И, наступая на зевак, уводит  
Куда-то в подворотню. Две руки  
Легли на мои плечи.  
— Что вы, милый!  
Я не хотела вас обидеть, милый.  
Ну, перестаньте, милый, перестаньте…  

❂❂❂❂

Она шептала и дышала часто,  
Должно быть, опьяняясь полумраком,  
И самым шепотом, и самым словом,  
Таким обворожительным, прелестным,  
Чарующим, которое, быть может,  
Ей говорить еще не приходилось,  
Сладчайшим соловьиным словом «милый».  

❂❂❂❂

Я в этом городе сидел в тюрьме.  
Мне было девятнадцать!  
А сегодня  
Меж черных трупов я шагаю снова  
Дорогой Балаклава — Севастополь,  
Где наша кавдивизия прошла.  

❂❂❂❂

На этом пустыре была тюрьма,  
Так. От нее направо.  
Я иду  
К нагорной уличке, как будто кто-то  
Приказывает мне идти. Зачем?  
Развалины… Воронки… Пепелища…  

❂❂❂❂

И вдруг среди пожарища седого —  
Какие-то железные ворота,  
Ведущие в пустоты синевы.  
Я сразу их узнал… Да, да! Они!  

❂❂❂❂

И тут я почему-то оглянулся,  
Как это иногда бывает с нами,  
Когда мы ощущаем чей-то взгляд:  
Через дорогу, в комнатке, проросшей  
Сиренью, лопухами и пыреем,  
В оконной раме, выброшенной взрывом,  
Все тот же домовитый, головастый  
Столетний ворон с синими глазами.  

❂❂❂❂

Ах, что такое лирика!  
Для мира  
Непобедимый город Севастополь —  
История. Музейное хозяйство.  
Энциклопедия имен и дат.  
Но для меня… Для сердца моего…  
Для всей моей души… Нет, я не мог бы  
Спокойно жить, когда бы этот город  
Остался у врага.  
Нигде на свете  
Я не увижу улички вот этой,  
С ее уклоном от небес к воде,  
От голубого к синему — кривой,  
Подвыпившей какой-то, колченогой,  
Где я рыдал когда-то, упиваясь  
Неудержимым шепотом любви…  
Вот этой улички!  
И тут я понял,  
Что лирика и родина — одно.  
Что родина ведь это тоже книга,  
Которую мы пишем для себя  
Заветным перышком воспоминаний,  
Вычеркивая прозу и длинноты  
И оставляя солнце и любовь.  
Ты помнишь, ворон, девушку мою?  
Как я сейчас хотел бы разрыдаться!  
Но это больше невозможно. Стар.  

❂❂❂❂

1944, Действующая армия  

❂❂❂❂