Профессор Юрий Никанорыч, — 
Мечтатель, девственник, минорыч, 
Своей Иронии жених, — 
Был вызван братом во Флориду 
На пару месяцев — у них 
Возобновленную «Аиду» 
Остилить в тонкостях. Доцент 
Ганс Энте, старый декадент, 
Его приятель, им попрошен 
Развлечь Иронию, пока 
Он ездит в древние века… 
Убожеством своим роскошен, 
Приходит Ганс под вечерок 
На ужин к гастроному Юре, 
Тая амуровые дури, 
Весь риторический порок… 
Иронию жених знакомит 
С приват-доцентом; декаданс 
В глазах Иронии огромит 
Огромный гномный томный Ганс… 
Лукавый Юрий Никанорыч, 
Постигши Ганса существо, 
Затаивает в сердце горечь, 
Представив девушке его: 
Теперь решается задача 
О верности невесты: сдача 
Ее фон-Энте разлучит 
Его с Иронией, а твердость 
Соединит навек… Но щит 
Иронии — любовь и гордость — 
Так металлически звучит… 
Профессор этим обнадежен. 
А завтра чемодан уложен 
И взят на пароход билет… 
Вот вкратце фабулы скелет.

❂❂❂❂


Ганс Энте, ражий трехаршинник, 
Шар рыжий несший на плечах, 
Промозглик, плесенник и тинник, 
Ухаживатель-паутинник, 
Мордарь, полвечник, — цвел (не чах!..) 
Он был быкастый здоровенник, 
С автомобильным животом, 
Насмешник, скрытник, сокровенник 
С жасминно-тенорящим ртом… 
И, чванясь выправкой корсетной, 
Он палчил стародевной мисс, 
В нем клокотала похоть Этной, 
Взор прикошачивал: «Кис-кис…» 
Рыжеволосый, ражелицый, 
Но с проседью волос и щек, 
Он волочился за девицей, 
Как моложавый старичок. 
И говорливым сивоглазьем, 
Как настоящий верещак, 
Красующимся безобразьем 
«Спортивил» вечно натощак, 
Боясь отяжеленья членов 
И сытой вялости, как пленов, 
Способных «плюсы» минусить 
И потом тело оросить… 
И пусть не всей душой, — всем телом 
Он влекся к женщине самцом… 
Во вл ке, судорог хотелом, 
Он грезил слитчатым концом… 
Предупредительно молчащий, 
Безразговорно-говорящий 
Лишь плотским напряженьем глаз, 
Сквозь кисею и сквозь атлас 
Он видел в женщине источник, 
Резервуар услад мужских, 
Ганс Энте, этот страстносочник 
Поползновений воровских… 
Утонченностью половою 
Всех фавнов перещеголял, 
Когда, в желаньях полувоя, 
Осамчив женщин, оголял… 
И ожеланенные жены, 
Его хотеньем разожжены, 
Его упорством сражены, 
Дрожа, готовые пролиться, 
В бред обезличенные лица 
Бросали позывом жены…

❂❂❂❂


Ирония была девичка, 
Как говорится, полевичка, 
Лисичка, птичка, лесовичка: 
Поет, дичится и хитрит. 
Она умнее горожанок, 
Изысканнее парижайок, 
Студеней льда и скользче санок, 
И сангвистичнее, чем бритт. 
Она — то просолонь, то тучка, 
Превыкрутаснейшая штучка, 
Неуловима, как налим… 
И жаждою ее палим, 
К ней Ганс зальнул своими «льнами», 
Иначе, говоря меж нами: 
Ее оженщинить решил… 
Во всеоружьи разных шил, 
Отмычек чувственности женской: 
Конфект, ликеров и помад, 
Ее вовлек он в аромат 
Страны блаженной и блаженской, 
Ороив внешне свой Эреб, 
Как место непотребных треб 
Клокочущей кипящей плоти… 
И очутилось в позолоте, 
Сусальной, как оса средь сов, 
Как колоннада на болоте, 
Дитя олисенных лесов… 
Он в доме закрывал засов, 
Уча ее, подчас, конфете, 
Ликеря трезвый мозг ее, 
Сначала речил ей о Фете, 
Точа исподтишка копье 
Для чувственности лесовички, 
Змеившей на плечи косички; 
Затем ей Веннингера дал — 
Для однобочья изученья — 
Теорию предназначенья 
Паденья женщины… Скандал 
Он произвел в дичке-девичке; 
Дал Гансу отповедь дичок: 
«О, Ваш философ — дурачок! 
В мороз, должно быть, рукавички 
Стащили девки с белых рук 
Философа, и он вокруг 
Себя стал поносить всех девок, 
Морозя пальцы и ладонь… 
Поглубже мысль мою одонь, 
Желающий: флажки без древок — 
Пожалуй, вовсе не флажки, 
Как без начинки пирожки… 
Так и отвергнутый философ, 
Чей взгляд на женщин стоеросов…» 
И иронически свистя, 
Мотивы страстного романса, 
Ирония глядит на Ганса, 
Который, пять минут спустя, 
Ей говорит: «Вы слишком детски 
На это смотрите…» А та: 
«Нет-с, кэта выглядит по-кэтски, 
Когда взирает на кота…» 
Ирония гадает: «Юрий 
Считает Ганса другом-бурей. 
Не отпущу его: пусть штиль — 
Излюбленный наш будет стиль, 
А там посмотрим…»

❂❂❂❂


Трехаршинник 
Зовет ее к реке в осинник. 
Она идет и, на пенек 
Присев, мелодийку мурлычет. 
Мордарь кроваво взоры бычет, 
И снова страсть — его конек. 
Его седлает вновь мордарь, 
Юля на нем вокруг девички. 
Она же думает: «Бездарь! 
Как ржавы все твои отмычки…» 
Не зная дум ее, рыжак 
То увивается лисою, 
А то, от похоти дрожа, 
К медвяной Ире льнет осою… 
И между тем, как апельсин 
Заката Ира лепесточит, — 
Ганс, — дрожее листа осин, — 
Поцеловать девичку хочет. 
И захотев, — хотя вспотев, 
Наструниваясь, точно тобик, 
Веснущатый целует лобик… 
Ирония приходит в гнев: 
«Эй, Вы, изысканный Петроний, 
Вы поступаете, как клен!.. 
Иронии — не из Ален, 
Прошу не оскорблять Ироний! 
Я запрещаю Вам». — «Вы? мне?» — 
«Да, я и Юрий. Это ясно?… 
Молчите! возражать напрасно… 
И дальше: раз наедине 
Я с Вами остаюсь, Вам надо б 
Знать точно, как вести себя 
Со мною. Стыдно. Даже запад 
Бледнеет, лик свой оробя, 
Пред Вашей наглостью. Что Юрий 
Вам скажет, возвратясь?» — Понурив 
Сконфуженно-корсетный стан, 
Ганс Энте прошептал: «Ростан 
Влагал в уста фазаньей самке, 
Фазана поджидавшей в ямке, 
Слова иные…» — «Вы — фазан? — 
Ирония спросила едко, — 
Но я не птица. Потому 
Нам не понять друг друга. Клетка 
Нужна фазану моему». — 
Ганс загорелся: «Вы сказали: 
Фазану моему? Я — Ваш?!..» 
«Да, как покорный карандаш… 
Довольны этим Вы едва ли. 
Но шутки в сторону. Прошу 
Немедленно очестить слово — 
Со мной держать себя толково. 
Впредь грудь Вам кровью орошу, 
Просталив Вас за оскорбленье. 
Во всем отчет я Юре дам. 
Пока же надо по домам». 
И Ганс подумал: «Вот тюлень я! 
И чтоб такой лесной дичок 
Да не попался в мой сачок?!»

❂❂❂❂


Ирония с пренебреженьем 
О Гансе думала в ту ночь 
И приготовилась к сраженьям, 
Чтоб опустить в нем пыл на дно, 
Чтоб отразить его пометче… 
«Так странно: этот хищный кречет — 
Друг голубя. Что близит их? 
Как мог доверить мой жених 
Меня такому павиану? 
Здесь искус, умысел. Ну что ж, 
Я с Гансом осторожней стану: 
Посмотрим, Ганс, что ты возьмешь? 
Но он противен мне. С ним вовсе 
Я не хотела б больше встреч. 
О, как отвратен блекло-овсий 
Взгляд Ганса, сахаринья речь 
И вся его повадка кошья, 
Его заданье облапошья 
Доверье Юрия, весь он — 
Нелепый и тягучий сон!.. 
Но избегать его — пожалуй, 
Он возомнит, что за себя 
Я не ручаюсь: он ведь шалый, 
Хотя летами обветшалый… 
Нет, надо Юре пособя 
В его желаньи, дать отпорный 
Урок доценту, чтоб он знал, 
Какой характер мой упорный, 
И одостоить тем финал».

❂❂❂❂


Пять дней спустя, совсем нежданно, 
Приехал Юрий, заболев 
В дороге от мечты тосканной 
По «лучшей из живущих дев»… 
Ему Ирония подробно 
Все рассказала. Светолобно 
Профессор слушал, хохоча. 
Хотел он Гансу сгоряча 
Сказать, что вовсе не по-дружьи 
Тот поступал, во всеоружьи 
Своих соблазнов; но потом 
Махнул рукой и сел за том 
Труда «О шаткости морали 
И ненадежности друзей», 
Невесте посвятив своей. 
Но этот труд друзья украли…

❂❂❂❂

Eesti-Toila 
1928 г. Март

❂❂❂❂

Тематики стихотворения Превыкрутасная штучка: