Была беспечна, весела

Была беспечна, весела  
Когда-то добренькая Эда;  
Одною Эдой и жила  
Когда-то девичья беседа;  
Она приветно и светло  
Когда-то всем глядела в очи,-  
Что ж изменить ее могло?  
Что ж это утро облекло,  
И так внезапно, в сумрак ночи?  
Она рассеянна, грустна;  
В беседах вовсе не слышна;  
Как прежде, ясного привета  
Ни для кого во взорах нет;  
Вопросы долго ждут ответа,  
И часто странен сей ответ;  
То жарки щеки, то бесцветны,  
И, тайной горести плоды,  
Нередко свежие следы  
Горючих слез на них заметны.  

❂❂❂❂

Бывало, слишком зашалит  
Неосторожный постоялец,-  
Она к устам приставит палец,  
Ему с улыбкой им грозит.  
Когда же ей он подарит  
Какой-нибудь наряд дешевый,  
Финляндка дивной ей обновой  
Похвастать к матери бежит,  
Меж тем его благодарит  
Веселым кпиксом. Шаловливо  
На друга сонного порой  
Плеснет холодною водой  
И убегает торопливо,  
И долго слышен громкий смех.  
Ее трудов, ее утех  
Всегда в товарищи малюткой  
Бывал он призван с милой шуткой.  
Взойдет ли утро, ночи ль тень  
На усыпленны холмы ляжет,  
Ему красотка «добрый день»  
И «добру ночь» приветно скажет.  

❂❂❂❂

Где время то? При нем она  
Какой-то робостию ныне  
В своих движеньях смущена;  
Веселых шуток и в помине  
Уж нет; незначащих речей  
С ним даже дева не заводит,  
Как будто стал он недруг ей;  
Зато порой с его очей  
Очей задумчивых не сводит,  
Зато порой наедине  
К груди гусара вся в огне  
Бедняжка грудью припадает,  
И, страсти гибельной полна,  
Сама уста свои она  
К его лобзаньям обращает;  
А в ночь бессонную, одна,  
Одна с раскаяньем напрасным,  
Сама волнением ужасным  
Души своей устрашена,  
Уныло шепчет: «Что со мною?  
Мне с каждым днем грустней, грустней;  
Ах, где ты, мир души моей!  
Куда пойду я за тобою!»  
И слезы детские у ней  
Невольно льются из очей.  

❂❂❂❂

Она была не без надзора.  
Отец ее, крутой старик,  
Отчасти в сердце к ней проник.  
Он подозрительного взора  
С несчастной девы не сводил;  
За нею следом он бродил,  
И подсмотрел ли что такое,  
Но только молодой шалун  
Раз видел, слышал, как ворчун  
Взад и вперед в своем покое  
Ходил сердито; как потом  
Ударил сильно кулаком  
Он по столу и Эде бедной,  
Пред ним трепещущей и бледной,  
Сказал решительно: «Поверь,  
Несдобровать тебе с гусаром!  
Вы за углами с ним недаром  
Всегда встречаетесь. Теперь  
Ты рада слушать негодяя.  
Худому выучит. Беда  
Падет на дуру. Мне тогда  
Забота будет небольшая:  
Кто мой обычай ни порочь,  
А потаскушка мне не дочь».  
Тихонько слезы отирая  
У грустной Эды: «Что ворчать?-  
Сказала с кротостию мать.-  
У нас смиренная такая  
До сей поры была она.  
И в чем теперь ее вина?  
Грешишь, бедняжку обижая».  
«Да,- молвил он,- ласкай ее,  
А я сказал уже свое».  

❂❂❂❂

День после, в комнатке своей,  
Уже вечернею порою,  
Одна, с привычною тоскою,  
Сидела Эда. Перед ней  
Святая Библия лежала.  
На длань склоненная челом,  
Она рассеянным перстом  
Рассеянно перебирала  
Ее измятые листы  
И в дни сердечной чистоты  
Невольной думой улетала.  
Взошел он с пасмурным лицом,  
В молчанье сел, в молчанье руки  
Сжал на груди своей крестом;  
Приметы скрытой, тяжкой муки  
В нем все являло. Наконец:  
«Долг от меня,- сказал хитрец,-  
С тобою требует разлуки.  
Теперь услышать милый глас,  
Увидеть милые мне очи  
Я прихожу в последний раз;  
Покроет землю сумрак ночи  
И навсегда разлучит нас.  
Виною твой отец суровый,  
Его укоры слышал я;  
Нет, нет, тебе любовь моя  
Не нанесет печали новой!  
Прости!» Чуть дышуща, бледна,  
Гусара слушала она.  
«Что говоришь? Возможно ль? Ныне?  
И навсегда, любезный мой!..»  
«Бегу отселе; но душой  
Останусь в милой мне пустыне.  
С тобою видеть я любил  
Потоки те же, те же горы;  
К тому же небу возводил  
С небесной радостию взоры;  
С тобой в разлуке свету дня  
Уже не радовать меня!  
Я волю дал любви несчастной  
И погубил, доверясь ей,  
За миг летящий, миг прекрасный  
Всю красоту грядущих дней.  
Но слушай! Срок остался краткой:  
Пугаяся ревнивых глаз,  
Везде преследующих нас,  
Доселе мельком и украдкой  
Видались мы; моей мольбой  
Не оскорбись. На расставанье  
Позволь, позволь иметь с тобой  
Мне безмятежное свиданье!  
Лишь мраки ночи низойдут  
И сном глубоким до денницы  
Отяжелелые зеницы  
Твои домашние сомкнут,  
Приду я к тихому приюту  
Моей любезной, — о, покинь  
Девичий страх и на минуту  
Затвор досадный отодвинь!,  
Прильну в безмолвии печальном  
К твоим устам, о жизнь моя,  
И в лобызании прощальном  
Тебе оставлю душу я».  
Прискорбно дева поглядела  
На обольстителя; не смела,  
Сама не зная почему,  
Она довериться ему:  
Бедою что-то ей грозило;  
Какой-то страх в нее проник;  
Ей смутно сердце говорило,  
Что не был прост его язык.  
Святая книга, как сначала,  
Еще лежавшая пред ней,  
Ей долг ее напоминала.  
Ко груди трепетной своей  
Прижав ее: «Нет, нет,- сказала,-  
Зачем со злобою такой  
Играть моею простотой?  
Иль мало было прегрешений?  
Еще ль, еще ль охотный слух  
Склоню на голос искушений?  
Оставь меня, лукавый дух!  
Оставь, без новых угрызений».  

❂❂❂❂

Но вправду враг ему едва ль  
Не помогал, — с такою силой  
Излил он ропот свой, печаль  
Столь горько выразил, что жаль  
Гусара стало деве милой;  
И слезы падали у ней  
В тяжелых каплях из очей.  
И в то же время то моленья,  
То пени расточал хитрец.  
«Что медлишь? Дороги мгновенья!-  
К ней приступил он наконец.-  
Дай слово!»- «Всей душой тоскуя,  
Какое слово дать могу я,-  
Сказала, — сжалься надо мной!  
Владею ль я сама собой!  
И что я знаю!» Пылко, живо  
Тут к сердцу он ее прижал.  
«Я буду, жди меня!»- сказал.  
Сказал и скрылся торопливо.  
Уже и холмы и поля  
Покрыты мраками густыми.  
Смиренный ужин разделя  
С неприхотливыми родными,  
Вошла девица в угол свой;  
На дверь задумчиво взглянула:  
«Поверь, опасен гость ночной!»-  
Ей совесть робкая шепнула,  
И дверь ее заложена.  
В бумажки мягкие она  
Златые кудри завернула,  
Снять поспешила как-нибудь  
Дня одеяния неловки,  
Тяжелодышащую грудь  
Освободила от шнуровки,  
Легла и думала заснуть.  
Уж поздно, полночь; но ресницы  
Сон не смыкает у девицы:  
«Стучаться будет он теперь.  
Зачем задвинула я дверь?  
Я своенравна в самом деле.  
Пущу его, — ведь миг со мной  
Пробудет здесь любезный мой,  
Потом навек уйдет отселе».  
Так мнит уж девица, и вот  
С одра тихохонько встает,  
Ко двери с трепетом подходит  
И вот задвижки роковой  
Уже касается рукой;  
Вот руку медленно отводит,  
Вот приближает руку вновь;  
Железо двинулось — вся кровь  
Застыла в девушке несчастной,  
И сердце сжала ей тоска.  
Тогда же чуждая рука  
Дверь пошатнула: «Друг прекрасный,  
Не бойся, Эда, это я!»  
И, от смятенья дух тая,  
Полна неведомого жара,  
Девица бедная моя  
Уже в объятиях гусара.  

❂❂❂❂

1838  

❂❂❂❂