ТВС

Пыль по ноздрям — лошади ржут.  
Акации сыплются на дрова.  
Треплется по ветру рыжий джут.  
Солнце стоит посреди двора.  
Рычаньем и чадом воздух прорыв,  
Приходит обеденный перерыв.  

❂❂❂❂

Домой до вечера. Тишина.  
Солнце кипит в каждом кремне.  
Но глухо, от сердца, из глубины,  
Предчувствие кашля идет ко мне.  

❂❂❂❂

И сызнова мир колюч и наг:  
Камни — углы, и дома — углы;  
Трава до оскомины зелена;  
Дороги до скрежета белы.  
Надсаживаясь и спеша донельзя,  
Лезут под солнце ростки и Цельсий.  

❂❂❂❂

(Значит: в гортани просохла слизь,  
Воздух, прожарясь, стекает вниз,  
А снизу, цепляясь по веткам лоз,  
Плесенью лезет туберкулез.)  

❂❂❂❂

Земля надрывается от жары.  
Термометр взорван. И на меня,  
Грохоча, осыпаются миры  
Каплями ртутного огня,  
Обжигают темя, текут ко рту.  
И вся дорога бежит, как ртуть.  
А вечером в клуб (доклад и кино,  
Собрание рабкоровского кружка).  
Дома же сонно и полутемно:  
О, скромная заповедь молока!  

❂❂❂❂

Под окнами тот же скопческий вид,  
Тот же кошачий и детский мир,  
Который удушьем ползет в крови,  
Который до отвращенья мил,  
Чадом которого ноздри, рот,  
Бронхи и легкие — все полно,  
Которому голосом сковород  
Напоминать о себе дано.  
Напоминать: «Подремли, пока  
Правильно в мире. Усни, сынок».  

❂❂❂❂

Тягостно коченеет рука,  
Жилка колотится о висок.  

❂❂❂❂

(Значит: упорней бронхи сосут  
Воздух по капле в каждый сосуд;  
Значит: на ткани полезла ржа;  
Значит: озноб, духота, жар.)  
Жилка колотится у виска,  
Судорожно дрожит у век.  
Будто постукивает слегка  
Остроугольный палец в дверь.  
Надо открыть в конце концов!  

❂❂❂❂

«Войдите».- И он идет сюда:  
Остроугольное лицо,  
Остроугольная борода.  
(Прямо с простенка не он ли, не он  
Выплыл из воспаленных знамен?  
Выпятив бороду, щурясь слегка  
Едким глазом из-под козырька.)  
Я говорю ему: «Вы ко мне,  
Феликс Эдмундович? Я нездоров».  

❂❂❂❂

… Солнце спускается по стене.  
Кошкам на ужин в помойный ров  
Заря разливает компотный сок.  
Идет знаменитая тишина.  
И вот над уборной из досок  
Вылазит неприбранная луна.  

❂❂❂❂

«Нет, я попросту — потолковать».  
И опускается на кровать.  

❂❂❂❂

Как бы продолжая давнишний спор,  
Он говорит: «Под окошком двор  
В колючих кошках, в мертвой траве,  
Не разберешься, который век.  
А век поджидает на мостовой,  
Сосредоточен, как часовой.  
Иди — и не бойся с ним рядом встать.  
Твое одиночество веку под стать.  
Оглянешься — а вокруг враги;  
Руки протянешь — и нет друзей;  
Но если он скажет: „Солги“,- солги.  
Но если он скажет: „Убей“,- убей.  
Я тоже почувствовал тяжкий груз  
Опущенной на плечо руки.  
Подстриженный по-солдатски ус  
Касался тоже моей щеки.  
И стол мой раскидывался, как страна,  
В крови, в чернилах квадрат сукна,  
Ржавчина перьев, бумаги клок —  
Всё друга и недруга стерегло.  
Враги приходили — на тот же стул  
Садились и рушились в пустоту.  
Их нежные кости сосала грязь.  
Над ними захлопывались рвы.  
И подпись на приговоре вилась  
Струей из простреленной головы.  
О мать революция! Не легка  
Трехгранная откровенность штыка;  
Он вздыбился из гущины кровей,  
Матерый желудочный быт земли.  
Трави его трактором. Песней бей.  
Лопатой взнуздай, киркой проколи!  
Он вздыбился над головой твоей —  
Прими на рогатину и повали.  
Да будет почетной участь твоя;  
Умри, побеждая, как умер я».  
Смолкает. Жилка о висок  
Глуше и осторожней бьет.  
(Значит: из пор, как студеный сок,  
Медленный проступает пот.)  
И ветер в лицо, как вода из ведра.  
Как вестник победы, как снег, как стынь.  
Луна лейкоцитом над кругом двора,  
Звезды круглы, и круглы кусты.  
Скатываются девять часов  
В огромную бочку возле окна.  
Я выхожу. За спиной засов  
Защелкивается. И тишина.  
Земля, наплывающая из мглы,  
Легла, как неструганая доска,  
Готовая к легкой пляске пилы,  
К тяжелой походке молотка.  
И я ухожу (а вокруг темно)  
В клуб, где нынче доклад и кино,  
Собранье рабкоровского кружка.  

❂❂❂❂

1929  

❂❂❂❂