Ворон

Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую,  
Раз, когда поник в дремоте я над книгой одного  
Из забытых миром знаний, книгой, полной обаяний, —  
Стук донесся, стук нежданный в двери дома моего:  
«Это путник постучался в двери дома моего  
Только путник – больше ничего».  
В декабре – я помню – было это полночью унылой.  
В очаге под пеплом угли разгорались иногда.  
Груды книг не утоляли ни на миг моей печали —  
Об утраченной Леноре, той, чье имя навсегда —  
В сонме ангелов – Ленора, той, чье имя навсегда  
В этом мире стерлось – без следа.  
От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурный  
Шелестел, и непонятный страх рождался от всего.  
Думал, сердце успокою, все еще твердил порою:  
«Это гость стучится робко в двери дома моего,  
Запоздалый гость стучится в двери дома моего,  
Только гость – и больше ничего!»  
И когда преодолело сердце страх, я молвил смело:  
«Вы простите мне, обидеть не хотел я никого;  
Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, —  
Слишком тихо вы стучались в двери дома моего…»  
И открыл тогда я настежь двери дома моего —  
Мрак ночной, – и больше ничего.  
Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало,  
До сих пор не посещало в этом мире никого.  
И ни голоса, ни знака – из таинственного мрака…  
Вдруг «Ленора!» – прозвучало близ жилища моего…  
Сам шепнул я это имя, и проснулось от него  
Только эхо – больше ничего.  
Но душа моя горела, притворил я дверь несмело.  
Стук опять раздался громче; я подумал: «Ничего,  
Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны:  
Посмотрю и успокою трепет сердца моего,  
Успокою на мгновенье трепет сердца моего.  
Это ветер, – больше ничего».  
Я открыл окно, и странный гость полночный,  
гость нежданный,  
Ворон царственный влетает; я привета от него  
Не дождался. Но отважно, – как хозяин, гордо, важно  
Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,  
И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,  
Тихо сел – и больше ничего.  
Как ни грустно, как ни больно, – улыбнулся я невольно  
И сказал: «Твое коварство победим мы без труда,  
Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний, Ворон  
вещий,  
К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,  
Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?»  
И ответил Ворон: «Никогда».  
Говорит так ясно птица, не могу я надивиться,  
Но казалось, что надежда ей навек была чужда.  
Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст Паллады  
Сядет Ворон над дверями; от несчастья никуда, —  
Тот, кто Ворона увидел, – не спасется никуда,  
Ворона, чье имя: «Никогда».  
Говорил он это слово так печально, так сурово,  
Что, казалось, в нем всю душу изливал; и вот, когда,  
Недвижим, на изваянье он сидел в немом молчанье,  
Я шепнул: «Как счастье, дружба улетели навсегда,  
Улетит и эта птица завтра утром навсегда».  
И ответил Ворон: «Никогда».  
И сказал я, вздрогнув снова: «Верно, молвить это слово  
Научил его хозяин в дни тяжелые, когда  
Он преследуем был Роком, и в несчастье одиноком,  
Вместо песни лебединой, в эти долгие года  
Для него был стон единый в эти грустные года —  
Никогда, – уж больше никогда!»  
Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно.  
Повернул тихонько кресло к бюсту бледному, туда,  
Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся.  
«Страшный Ворон, мой ужасный гость, – подумал  
я тогда, —  
Страшный древний Ворон, горе возвещающий всегда,  
Что же значит крик твой: «Никогда»?»  
Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно.  
Свой горящий взор мне в сердце заронил он навсегда.  
И в раздумье над загадкой, я поник в дремоте сладкой  
Головой на бархат, лампой озаренный. Никогда  
На лиловый бархат кресел, как в счастливые года,  
Ей уж не склоняться – никогда!  
И казалось мне: струило дым незримое кадило,  
Прилетели Серафимы, шелестели иногда  
Их шаги, как дуновенье: «Это Бог мне шлет забвенье!  
Пей же сладкое забвенье, пей, чтоб в сердце навсегда  
Об утраченной Леноре стерлась память – навсегда!..»  
И сказал мне Ворон: «Никогда».  
«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,  
Злой ли Дух тебя из Ночи или вихрь занес сюда  
Из пустыни мертвой, вечной, безнадежной,  
бесконечной, —  
Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, куда  
Снизойдем мы после смерти, – сердцу отдых  
навсегда?»  
И ответил Ворон: «Никогда».  
«Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий,  
Заклинаю небом, Богом, отвечай, в тот день, когда  
Я Эдем увижу дальной, обниму ль душой печальной  
Душу светлую Леноры, той, чье имя навсегда  
В сонме ангелов – Ленора, лучезарной навсегда?»  
И ответил Ворон: «Никогда».  
«Прочь! – воскликнул я, вставая, – демон ты иль  
птица злая.  
Прочь! – вернись в пределы Ночи, чтобы больше  
никогда  
Ни одно из перьев черных не напомнило позорных,  
Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,  
Из души моей твой образ я исторгну навсегда!»  
И ответил Ворон: «Никогда».  
И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью, черный  
Ворон,  
С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.  
У него такие очи, как у злого Духа Ночи,  
Сном объятого; и лампа тень бросает. Навсегда  
К этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, —  
Не воспрянет дух мой – никогда!  

❂❂❂❂

1890  

❂❂❂❂