Второй звонок. 
Мы становимся кучкой перед Митяем. 
Он тычет в нас веером спичек, — 
Тяните, — шипит. Мы тянем. 
Короткая выпадает Лене. Лена белеет, 
стоит, будто в луже клея. 
Митяй рычит: смотри мне, не подведи там. 
Сует пакет с реквизитом: 
фонарик (светить), 
конфету в фольге (шуршать), 
будильник (на крайний случай, на семь ноль пять). 
Премьера, серьезный день, 
мы идем садиться. 
Стараемся Лене кивнуть, 
чтобы как-то её 
поддержать.

❂❂❂❂

У нас тут, знаете, рай 
для фанатов приличного поведения. 
К примеру, 
мы ходим в театр почти каждый день, и я 
ни разу не видел людей, 
покидающих зал до финала, 
даже если пьеса глупа и всех доконала. 
Никто не включает смартфон. 
Не ест. 
Не приходит пьяным. 
Не обсуждает актрис — ни прелести, ни изъяны. 
Не бесит старую приму 
дурным головным убором. 
Чрезмерно тактичный город.

❂❂❂❂

Артисты щупают звуком мир, 
как летучие мыши: 
кричат в темноту и ждут, что она надышит, 
наплачет и набрюзжит, набрызжет и настрекочет. 
Театр тишины боится, 
актер тишины не хочет, 
ему эта наша вежливость, 
как гондон на ушах. 
Поэтому, чтобы все было в норме, 
кто-то должен 
шуршать.

❂❂❂❂

Вот тут и вступаем мы, 
мы, рыцари бельэтажа. 
У каждого собственный почерк, 
вот, например, Наташа 
хихикает невпопад и шумно роется в сумке. 
Камиль шелестит и ерзает, шепчет “суки”. 
Ванюша — солист на молнии старой куртки. 
Я — вечный поклонник классики: хруст обертки. 
Митяй обычно бубнит, сморкается и свистит. 
А Лена пока новичок — еще не нашла свой стиль.

❂❂❂❂

Сидит, 
на коленях пакет. 
Прямая, как гимназистка. 
И чувствуем, еле держится, слезы близко. 
Любой поначалу боится восстать против тишины. 
Но вроде бы собралась, вступила, 
какие-то всхлипы 
слышны.

❂❂❂❂