Пѣни адаму и евѣ

Женѣкрестьянинъ говорилъ, 
Иль паче праотцевъ предъ нею онъ журилъ: 
Когда бъ Адамъ и Ева! 
Не скушали плода съ заказаннава древа; 
Я жилъ бы какъ хотѣлъ, 
И надъ сохою бы трудяся не потѣлъ: 
Бранитъ Адама, 
И кавалеръ и дама. 
Услыша господинъ Адаму брань, 
И что поетъ мужикъ женѣнесвойску дрянь, 
Крестьянина зоветъ боярскихъ щей отвѣдать: 
И мужа и жену къ себѣзоветъ обѣдать. 
Готовъ покрытый столъ, 
Поставленъ на столѣмладой нѣжнѣйшій волъ: 
А попросту тѣленокъ, 
Который только чудь лишъ вышелъ изъ пѣленокъ, 
Индѣйка, утка, гусь, бараній съ кашей бокъ, 
Свинья капчона, 
И съ курицей пирогъ: 
Яичница, дрочена, 
Курдюкъ ордынскія овцы, 
Щи, потрохъ и рупцы. 
Наѣлся мой мужикъ: да ето и не чудо; 
Вотъ ето только худо: 
Одно закрыто блюдо: 
И раскрывать сво 
Не вѣлено, ни для ради чево. 
На единѣкакъ вѣрну другу, 
Супруга говоритъ супругу: 
Посмотримъ муженекъ, какоеѣство тутъ. 
Ахъ, жонушка, не льзя; за ето такъ толкнутъ, 
Что мы не скоро встанемъ: 
И развѣотъ дубины вспрянемъ. 
Однако, муженекъ и душенька моя! 
Иль баринъ нашъ ворожея. 
Когда ему о томъ ни кто изъ насъ не скажетъ; 
Такъ чемъ онъ то докажетъѣ 
И впрямъ такъ жонушка: а крышка не крѣпка; 
Печати нѣтъ на ней и нѣтъ на ней замка. 
Раскрылась крышка: 
А тамъ сидѣла мышка, 
И выскочила вонъ; 
Прешедъ мужикъ законъ. 
Стола боярскава мышонокъ не забудетъ; 
Однако ужъ назадъ не будетъ.

❂❂❂❂