Петр Иванович Сорокин 
в страсти — 
холоден, как лед. 
Все 
ему 
чужды пороки: 
и не курит 
и не пьет. 
Лишь одна 
любовь 
рекой 
залила 
и в бездну клонит — 
любит 
этакой серьгой 
повисеть на телефоне. 
Фарширован 
сплетен 
кормом, 
он 
вприпрыжку, 
как коза, 
к первым 
вспомненным 
знакомым 
мчится 
новость рассказать. 
Задыхаясь 
и сипя, 
добредя 
до вашей 
дали, 
он 
прибавит от себя 
пуд 
пикантнейших деталей. 
«Ну…- 
начнет, 
пожавши руки,- 
обхохочете живот, 
Александр 
Петрович 
Брюкин — 
с секретаршею живет. 
А Иван Иваныч Тестов — 
первый 
в тресте 
инженер — 
из годичного отъезда 
возвращается к жене. 
А у той, 
простите, 
скоро — 
прибавленье! 
Быть возне! 
Кстати, 
вот что — 
целый город 
говорит, 
что раз 
во сне…» 
Скрыл 
губу 
ладоней ком, 
стал 
от страха остролицым. 
«Новость: 
предъявил… 
губком… 
ультиматум 
австралийцам». 
Прослюнявив новость 
вкупе 
с новостишкой 
странной 
с этой, 
быстро 
всем 
доложит — 
в супе 
что 
варилось у соседа, 
кто 
и что 
отправил в рот, 
нет ли, 
есть ли 
хахаль новый, 
и из чьих 
таких 
щедрот 
новый 
сак 
у Ивановой. 
Когда 
у такого 
спросим мы 
желание 
самое важное — 
он скажет: 
«Желаю, 
чтоб был 
мир 
огромной 
замочной скважиной. 
Чтоб, в скважину 
в эту 
влезши на треть, 
слюну 
подбирая еле, 
смотреть 
без конца, 
без края смотреть — 
в чужие 
дела и постели». 
 
1928