Били копыта, 
Пели будто: 
— Гриб. 
Грабь. 
Гроб. 
Груб.- 
Ветром опита, 
льдом обута 
улица скользила. 
Лошадь на круп 
грохнулась, 
и сразу 
за зевакой зевака, 
штаны пришедшие Кузнецким клёшить, 
сгрудились, 
смех зазвенел и зазвякал: 
— Лошадь упала! 
— Упала лошадь! — 
Смеялся Кузнецкий. 
Лишь один я 
голос свой не вмешивал в вой ему. 
Подошел 
и вижу 
глаза лошадиные… 
 
Улица опрокинулась, 
течет по-своему… 
 
Подошел и вижу — 
За каплищей каплища 
по морде катится, 
прячется в шерсти… 
 
И какая-то общая 
звериная тоска 
плеща вылилась из меня 
и расплылась в шелесте. 
«Лошадь, не надо. 
Лошадь, слушайте — 
чего вы думаете, что вы сих плоше? 
Деточка, 
все мы немножко лошади, 
каждый из нас по-своему лошадь». 
Может быть, 
— старая — 
и не нуждалась в няньке, 
может быть, и мысль ей моя казалась пошла
только 
лошадь 
рванулась, 
встала наноги, 
ржанула 
и пошла. 
Хвостом помахивала. 
Рыжий ребенок. 
Пришла веселая, 
стала в стойло. 
И всё ей казалось — 
она жеребенок, 
и стоило жить, 
и работать стоило. 
 
1918