Газетный день

Рабочий 
 
утром 
 
глазеет в газету. 
 
Думает: 
 
«Нам бы работешку эту! 
 
Дело тихое, и нету чище. 
 
Не то что по кузницам отмахивать ручища. 
 
Сиди себе в редакции в беленькой сорочке  — 
 
и гони строчки. 
 
Нагнал, 
 
расставил запятые да точки, 
 
подписался, 
 
под подпись закорючку, 
 
и готово: 
 
строчки растут как цветочки. 
 
Ручки в брючки, 
 
в стол ручку, 
 
получил построчные — 
 
и, ленивой ивой

❂❂❂❂

 

склоняясь над кружкой, 
дуй пиво».

❂❂❂❂

 

В искоренение вредного убежденья 
 
вынужден описать газетный день я.

❂❂❂❂

 

Как будто 
 
весь народ, 
 
который 
 
не поместился под башню Сухареву, — 
 
пришёл торговаться в редакционные коридоры. 
 
Тыщи! 
 
Во весь дух ревут. 
 
«Где объявления? 
 
Потеряла собачку я!» 
 
Голосит дамочка, слезками пачкаясь. 
 
«Караул!» 
 
Отчаянные вопли прореяли. 
 
«Миллиард? 
 
С покойничка? 
 
За строку нонпарели?» 
 
Завжилотдел. 
 
Не глаза  — жжение. 
 
Каждому суёт какие-то опровержения. 
 
Кто-то крестится. 
 
Клянется крещёным лбом: 
 
«Это я  — настоящий Бим-Бом!» 
 
Все стены уставлены какими-то дядьями. 
 
Стоят кариатидами по стенкам голым. 
 
Это «начинающие». 
 
Помахивая статьями, 
 
по дороге к редактору стоят частоколом. 
 
Два. 
 
Редактор вплывает барином. 
 
В два с четвертью 
 
из барина, 
 
как из пристяжной, 
 
умученной выездом парным, — 
 
паром вздымается испарина. 
 
Через минуту 
 
из кабинета редакторского рёв: 
 
то ручкой по папке, 
 
то по столу бац ею. 
 
Это редактор, 
 
собрав бухгалтеров, 
 
потеет над самоокупацией. 
 
У редактора к передовице лежит сердце. 
 
Забудь! 
 
Про сальдо язычишкой треплет. 
 
У редактора — 
 
аж волос вылазит от коммерции, 
 
лепечет редактор про «кредит и дебет». 
 
Пока редактор завхоза ест  — 
 
раз сто телефон вгрызается лаем. 
 
Это ставку учетверяет Мострест. 
 
И ещё грозится: 
 
«Удесятерю в мае». 
 
Наконец, освободился. 
 
Минуточек лишка… 
 
Врывается начинающий. 
 
Попробуй  — выставь! 
 
«Прочтите немедля! 
 
Замечательная статьишка», 
 
а в статьишке — 
 
листов триста! 
 
Начинающего унимают диалектикой нечеловечьей. 
 
Хроникёр врывается: 
 
«Там, 
 
в Замоскворечье, —

❂❂❂❂

 

выловлен из Москвы-реки — 
живой гиппопотам!» 
 
Из РОСТА 
 
на редактора 
 
начинает литься 
 
сенсация за сенсацией, 
 
за небылицей небылица. 
 
Нет у РОСТА лучшей радости, 
 
чем всучить редактору невероятнейшей гадости. 
 
Извергая старательность, как Везувий и Этна, 
 
курьер врывается. 
 
«К редактору! 
 
Лично!» 
 
В пакете 
 
с надписью: 
 
— Совершенно секретно — 
 
повестка 
 
на прошлогоднее заседание публичное. 
 
Затем курьер, 
 
красный, как малина, 
 
от НКИД. 
 
Кроет рьяно. 
 
Передовик 
 
президента Чжан Цзо-лина 
 
спутал с гаоляном. 
 
Наконец, библиограф! 
 
Что бешеный вол. 
 
Машет книжкой. 
 
Выражается резко. 
 
Получил на рецензию 
 
юрист  — 
 
хохол  — 
 
учебник гинекологии 
 
на древнееврейском! 
 
Вокруг 
 
за столами 
 
или перьев скрежет, 
 
или ножницы скрипят: 
 
писателей режут. 
 
Секретарь 
 
у фельетониста, 
 
пропотевшего до сорочки, 
 
делает из пятисот — 
 
полторы строчки. 
 
Под утро стихает редакционный раж. 
 
Редактор в восторге, 
 
Уехал. 
 
Улажено. 
 
Но тут… 
 
Самогоном упился метранпаж, 
 
лишь свистят под ротационкой ноздри метранпажины. 
 
Спит редактор. 
 
Снится: Мострест 
 
так высоко взвинтил ставки — 
 
что на колокольню Ивана Великого влез 
 
и хохочет с колокольной главки. 
 
Просыпается. 
 
До утра проспал без просыпа. 
 
Ручонки дрожат. 
 
Газету откроют. 
 
Ужас! 
 
Не газета, а оспа. 
 
Шрифт по статьям расплылся икрою. 
 
Из всей газеты, 
 
как из моря риф, 
 
выглядывает лишь — 
парочка чьих-то рифм. 
 
Вид у редактора… 
 
такой вид его, 
 
что видно сразу — 
нечему завидовать. 
 
Если встретите человека белее мела, 
 
худющего, 
 
худей, чем газетный лист, — 
 
умозаключайте смело: 
 
или редактор, 
 
или журналист.

❂❂❂❂