Сергею Есенину

Пустота… 
Летите, 
в звезды врезываясь. 
Ни тебе аванса, 
ни пивной. 
Трезвость. 
Нет, Есенин, 
это 
не насмешка. 
В горле 
горе комом — 
не смешок. 
Вижу — 
взрезанной рукой помешкав, 
собственных 
костей 
качаете мешок. 
— Прекратите! 
Бросьте! 
Вы в своем уме ли? 
Дать, 
чтоб щеки 
заливал 
смертельный мел?! 
Вы ж 
такое 
загибать умели, 
что другой 
на свете 
не умел. 
Почему? 
Зачем? 
Недоуменье смяло. 
Критики бормочут: 
— Этому вина 
то… 
да се… 
а главное, 
что смычки мало, 
в результате 
много пива и вина.— 
Дескать, 
заменить бы вам 
богему 
классом, 
класс влиял на вас, 
и было б не до драк. 
Ну, а класс-то 
жажду 
заливает квасом? 
Класс — он тоже 
выпить не дурак. 
Дескать, 
к вам приставить бы 
кого из напостов — 
стали б 
содержанием 
премного одаренней. 
Вы бы 
в день 
писали 
строк по сто, 
утомительно 
и длинно, 
как Доронин. 
А по-моему, 
осуществись 
такая бредь, 
на себя бы 
раньше наложили руки. 
Лучше уж 
от водки умереть, 
чем от скуки! 
Не откроют 
нам 
причин потери 
ни петля, 
ни ножик перочинный. 
Может, 
окажись 
чернила в «Англетере», 
вены 
резать 
не было б причины. 
 
Подражатели обрадовались: 
бис! 
Над собою 
чуть не взвод 
расправу учинил. 
Почему же 
увеличивать 
число самоубийств? 
Лучше 
увеличь 
изготовление чернил! 
Навсегда 
теперь 
язык 
в зубах затворится. 
Тяжело 
и неуместно 
разводить мистерии. 
У народа, 
у языкотворца, 
умер 
звонкий 
забулдыга подмастерье. 
И несут 
стихов заупокойный лом, 
с прошлых 
с похорон 
не переделавши почти. 
В холм 
тупые рифмы 
загонять колом — 
разве так 
поэта 
надо бы почтить? 
Вам 
и памятник еще не слит,— 
где он, 
бронзы звон 
или гранита грань?— 
а к решеткам памяти 
уже 
понанесли 
посвящений 
и воспоминаний дрянь. 
Ваше имя 
в платочки рассоплено, 
ваше слово 
слюнявит Собинов 
и выводит 
под березкой дохлой — 
«Ни слова, 
о дру-уг мой, 
ни вздо-о-о-о-ха». 
Эх, 
поговорить бы иначе 
с этим самым 
с Леонидом Лоэнгринычем! 
Встать бы здесь 
гремящим скандалистом: 
— Не позволю 
мямлить стих 
и мять!— 
Оглушить бы 
их 
трехпалым свистом 
в бабушку 
и в бога душу мать! 
Чтобы разнеслась 
бездарнейшая погань, 
раздувая 
темь 
пиджачных парусов, 
чтобы 
врассыпную 
разбежался Коган, 
встреченных 
увеча 
пиками усов. 
Дрянь 
пока что 
мало поредела. 
Дела много — 
только поспевать. 
Надо 
жизнь 
сначала переделать, 
переделав — 
можно воспевать. 
Это время — 
трудновато для пера, 
но скажите, 
вы, 
калеки и калекши, 
где, 
когда, 
какой великий выбирал 
путь, 
чтобы протоптанней 
и легше? 
Слово — 
полководец 
человечьей силы. 
Марш! 
Чтоб время 
сзади 
ядрами рвалось. 
К старым дням 
чтоб ветром 
относило 
только 
путаницу волос. 
 
Для веселия 
планета наша 
мало оборудована. 
Надо 
вырвать 
радость 
у грядущих дней. 
В этой жизни 
помереть 
не трудно. 
Сделать жизнь 
значительно трудней. 
 
1926