На стол облокотясь и, чтоб прогнать тоску,  
Журнала нового по свежему листку  
Глазами томными рассеянно блуждая,  
Вся в трауре, вдова сидела молодая —  
И замечталась вдруг, а маленькая дочь  
От милой вдовушки не отходила прочь,  
То шелк своих кудрей ей на руку бросала,  
То с нежной лаской ей колени целовала,  
То, скорчась, у ее укладывалась ног  
И согревала их дыханьем. Вдруг — звонок  
В передней, — девочка в испуге задрожала,  
Вскочила, побледнев, и мигом побежала  
Узнать скорее: кто? — как бы самой судьбой  
Входящий прислан был. «Что, Леля, что с тобой?»  
Но Леля унеслась и ничего не слышит,  
И вскоре смутная вернулась, еле дышит:  
«Ах! Почтальон! Письмо!» — «Ну, что ж такое? Дрянь!  
Чего ж пугаться тут? Как глупо! В угол стань!»  
И девочка в углу стоит и наблюдает,  
Как маменька письмо внимательно читает;  
Сперва она его чуть в руки лишь взяла —  
На розовых устах улыбка расцвела,  
А там, чем далее в особенность и в частность  
Приятных этих строк она вникает, — ясность  
Заметно, видимо с начала до конца,  
Торжественно растет в чертах ее лица, —  
А Леля между тем за этим проясненьем  
Следила пристально с недетским разуменьем,  
И мысль ей на чело как облако легла  
И тонкой складочкой между бровей прошла,  
И в глазках у нее пары туманной мысли  
В две крупные слезы скруглились и нависли.  
Бог знает, что тогда вообразилось ей!  
Вдруг — голос матери: «Поди сюда скорей.  
Что ж, Леля, слышишь ли? Ну вот! Что это значит,  
Опять нахмурилась! Вот дурочка-то! Плачет!  
Ну, поцелуй меня! О чем твоя печаль?  
Чем ты огорчена? Чем?» — «Мне папашу жаль».  
— «Бог взял его к себе. Он даст тебе другого,  
Быть может, папеньку, красавца, молодого,  
Военного; а тот, что умер, был уж стар.  
Ты помнишь — приезжал к нам тот усач, гусар?  
А? Помнишь — привозил еще тебе конфеты?  
Вот — пишет он ко мне: он хочет, чтоб одеты  
Мы были в новые, цветные платья; дом  
Нам купит каменный, и жить мы будем в нем,  
И принимать гостей, и танцевать. Ты рада?»  
Но девочка в слезах прохныкала: «Не надо»,  
— «Ну, не капризничай! Покойного отца  
Нельзя уж воротить. Он дожил до конца.  
Он долго болен был, — за ним уж как прилежно  
Ухаживала я, о нем заботясь нежно!  
Притом мы в бедности томились сколько лет!  
Его любила я, ты это знаешь…» — «Нет!  
Ты не любила». — «Вздор! Неправда! Вот обяжешь  
Меня ты, если так при посторонних скажешь,  
Девчонка дерзкая! Ты не должна и сметь  
Судить о том, чего не можешь разуметь.  
Отец твой жизнию со мною был доволен  
Всегда». — «А вот, мама, он был уж очень болен —  
До смерти за два дня, я помню, ночь была, —  
Он стонет, охает, я слышу, ты спала;  
На цыпочках к дверям подкралась и оттуда  
Из-за дверей кричу: „Тебе, папаша, худо?“  
А он ответил мне: „Нет, ничего, я слаб,  
Не спится, холодно мне, Леля, я озяб.  
А ты зачем не спишь? Усни! Господь с тобою!  
Запри плотнее дверь! А то я беспокою  
Своими стонами вас всех. Вот — замолчу,  
Всё скоро кончится. Утихну. Не хочу  
Надоедать другим“. — Мне инда страшно стало,  
И сердце у меня так билось, так стучало!..  
Мне было крепко жаль папаши. Вся дрожу  
И говорю: „Вот я мамашу разбужу,  
Она сейчас тебя согреет, приголубит“.  
А он сказал: „Оставь. — И так вздохнувши — ух! —  
Прибавил, чуть дыша и уж почти не вслух,  
Да я подслушала: — Она… меня… не любит“.  
Вот видишь! Разве то была неправда? Вряд!  
Ведь перед смертью все уж правду говорят».  

❂❂❂❂

1872  

❂❂❂❂