То заплачет, как дитя

Ревет, и чуть дышит, и веки болезненно жмурит, 
Как будто от яркого света; так стиснула ручку дверную – 
Костяшки на пальцах белеют; рука пахнет мокрой латунью. 
И воду открыла, и рот зажимает ладонью, 
Чтоб не было слышно на кухне. 
Там сонная мама. 
А старенькой маме совсем ни к чему волноваться. 
Ревет, и не может, и злится, так это по-бабьи, 
Так это дурацки и детски, и глупо, и непоправимо. 
И комьями воздух глотает, гортанно клокочет 
Слезами своими, как будто вот-вот захлебнется. 
Кот кругло глядит на нее со стиральный машины, 
Большой, умноглазый, печальный; и дергает ухом – 
Снаружи-то рыжим, внутри – от клеща почерневшим. 
Не то чтоб она не умела с собою справляться – да сдохли 
Все предохранители; можно не плакать годами, 
Но как-то случайно 
Обнимут, погладят, губами коснутся макушки – 
И вылетишь пулей, 
И будешь рыдать всю дорогу до дома, как дура, 
И тушью испачкаешь куртку, 
Как будто штрихкодом. 
Так рвет трубопровод. 
Истерику не перекроешь, как вентилем воду. 
На улице кашляет дядька. 
И едет машина, 
По камешкам чуть шелестя – так волна отбегает. 
И из фонаря выливается свет, как из душа. 
Зимой из него по чуть-чуть вытекают снежинки. 
Она закусила кулак, чтобы не было громко. 
И правда негромко. 
Чего она плачет? Черт знает – вернулась с работы, 
Оставила сумку в прихожей, поставила чайник. 
— Ты ужинать будешь? – Не буду. – Пошла умываться, 
А только зашла, только дверь за собой затворила – 
Так губы свело, 
И внутри всю скрутило, как будто 
Белье выжимают. 
И едет по стенке, и на пол садится, и рот зажимает ладонью, 
И воздухом давится будто бы чадом табачным. 
Но вроде легчает. И ноздри опухли, и веки, 
Так, словно избили; глядит на себя и кривится. 
Еще не прошло – но уже не срывает плотины. 
Она себя слушает. Ставит и ждет. Проверяет. 
Так ногу заносят на лед молодой, неокрепший, 
И он под подошвой пружинит. 
Выходит из ванной, и шлепает тапками в кухню, 
Настойчиво топит на дне своей чашки пакетик 
Имбирного чаю. Внутри нежило и спокойно, 
Как после цунами. 
У мамы глаза словно бездны – и все проницают. 
— Я очень устала. – Я вижу. Достать шоколадку?. 
А вечер просунулся в щелку оконную, дует 
Осенней прохладой, сложив по-утиному губы. 
Две женщины молча пьют чай на полуночной кухне, 
Ломают себе по кирпичику от шоколадки, 
Хрустя серебристой фольгою.

❂❂❂❂