Нас в прошлое пускают  
по билету,  
идут сквозь сердце  
кадры киноленты,  
горит экран,  
и холодеет зал…  
Горячий август,  
мятый краснотал,  
дымится солнце,  
жатвой бредит просо,  
губастый конь  
проносит седока.  
И мальчики  
в шинелях не по росту  
сжимают сабли  
в жёстких кулаках.  
Высокий взрыв  
железо мнёт и корчит,  
вдали пылает чёрное село.  
Споткнулся конь  
о синий колокольчик,  
и опустело жаркое седло.  
Мак отцветал  
цветами кровяными,  
в глазах тускнеет  
солнечный овал.  
Прекрасное,  
единственное имя  
мальчишка, умирая, прошептал.  
Не доскакал…  
Лежит под красной вербой,  
зажата сабля вдовая в руке,  
и вместо мамы  
гладит горький ветер  
его по остывающей щеке.  
Умчался взвод  
в боях творить эпоху,  
и парни,  
не убитые, в седле  
со свистом пели,  
что не так уж плохо  
он прожил жизнь  
за девятнадцать лет.  
Но только мало,  
мало,  
слишком мало  
хорошего он в мире повидал.  
Так вышло,  
что из женщин только маму,  
одну лишь маму  
парень целовал.  
Великой революции фанфары,  
трубят живые трубачи —  
опять в поход.  
Сквозь смерти,  
сквозь закатные пожары  
мчит по экрану  
легендарный взвод…  
Сухая ночь,  
ложатся на бок звуки,  
цветёт сирень.  
Как зябки твои руки…  
На Марсовом,  
где тихо до утра,  
тепло нам у бессмертного костра.  
Салютом вечным  
звёзды разбросало,  
и в небо —  
пасть раскрытая моста…  

❂❂❂❂

Не даром ли,  
не даром ли досталась  
мне эта тишь  
и эта красота?  
Ещё я в жизни не носил шинели,  
держал в руках  
лопату да весло…  
Любимая,  
кого же мы согрели,  
кому от нас  
хоть капельку тепло?  
Ты говоришь —  
я шлюзы рыл когда-то,  
и Север брал в строители меня,  
но этого, наверно,  
маловато,  
чтоб быть частицей  
Вечного огня.  
Ещё я в жизни мало наработал.  
Жизнь, беспокой меня  
и не щади,  
чтобы посмертно  
грел и я кого-то  
и беспокойство  
поселял в груди.  

❂❂❂❂

1971  

❂❂❂❂