Мороз длиною с год. Совсем ослепла память,  
а год – он сед как век, он зябкий дед. Итак,  
начну я с вечностью под вечер самсусамить,  
грошовой мудрости продавши на пятак.  
От жизни наугад, от вечности базарной  
и от зимы крутой, пушистой, озорной  
не стану пить стакан воды отварной,  
не погонюсь в пургу за мастью козырной.  
Торговка в шубе спит. Сусальные разводы  
и слезных мне она сосулек посулит,  
но кто же мне во сне преснеющие воды  
и черствый черный хлеб, как язвы, посолит?  
Тысячеверстого сибирского радушья  
умом не обогнуть, пером не описать.  
Здесь на гербе и кнут, и дудочка пастушья,  
но под нее вовек не стану я плясать.  
Под жернова годов мороз, мохнатый мельник,  
всю муку и тоску – всё валит с потолка.  
Но знаю я, слепой и маленький отсельник,  
всё перемелется, посыплется мука.  
Иные, знать, меня Камены воспитали,  
что не кляну тебя, грубосугробный плен,  
что не умру с тоски на койке в госпитале,  
как некогда Рембо, Камоиньш и Верлен.  

❂❂❂❂

7–8 ноября 1944  

❂❂❂❂