Жила девчонка. И любви ждала.  
Не это ли и значит, что — жила?  
Она ждала любви, ломала пальцы,  
она читала в книжках про любовь,  
про то, как любят страстные испанцы,  
про то, что это — щит, опора, панцирь,  
безумный миг, восстание рабов!  
Но вот пришел он, тот, кого ждала.  
Сначала закусила удила.  
Потом пошла — и было больно, свято.  
Но то, что свято, почему-то смято.  
О, книжный червь, чтоб не сойти с ума,  
сожри все эти лживые тома!  

❂❂❂❂

Жила на свете женщина одна.  
Она любила, сидя у окна,  
забыв, что муж пьянчужка и зануда,  
листать страницы, ожидая чуда.  
Но вот он, чудотворец, тут как тут.  
Он знает хорошо, чего здесь ждут.  
Хотите чуда? Вот вам два мазка:  
духи «Москва» и ресторан «Москва»…  
А на ресницах черная слеза.  
Подешевели что-то чудеса!  

❂❂❂❂

Живет, весьма не юная уже,  
старушка на девятом этаже.  
Она качает внука и в больницу  
все ходит, навещает старика.  
И за здоровье старика боится.  
А уж могуч-то был! До сорока.  
Старик был добр? Любил ее? Ну да.  
Довольна внуком, и детьми, и домом.  
Но отчего, склонясь над книжным томом,  
вздыхает, что уже не молода…  
Прошло? Ушло? Да было ль вообще?!  
Вотще!  

❂❂❂❂

Скажи, любовь, так где же ты, бродяжка?  
Одна, а предназначена двоим…  
Тебе морочить голову не тяжко  
нам, детям неприкаянным твоим?  
А может, нет тебя, и ни к чему  
все эти перебранки, пересуды  
и этот колокольный звон посуды,  
вся эта блажь — ни сердцу, ни уму?!  

❂❂❂❂

Но в переулке девочка живет.  
Она живет, не просто хлеб жует.  
По вечерам, когда ей темнота  
мохнатую кладет на плечи лапу,  
она садится и включает лампу.  
Она великим делом занята,  
она читает в книгах про любовь  
и ждет любви, как обещает книга:  
великого, ликующего мига,  
который — как восстание рабов…  
Где ты, ЛЮБОВЬ?  

❂❂❂❂