(Пиндарический отрывок)  

❂❂❂❂

Глядим на лес и говорим:  
— Вот лес корабельный, мачтовый,  
Розовые сосны,  
До самой верхушки свободные от мохнатой ноши,  
Им бы поскрипывать в бурю,  
Одинокими пиниями,  
В разъяренном безлесном воздухе;  
Под соленою пятою ветра устоит отвес,  
пригнанный к пляшущей палубе,  
И мореплаватель,  
В необузданной жажде пространства,  
Влача через влажные рытвины хрупкий  
прибор геометра,  
Сличит с притяженьем земного лона  
Шероховатую поверхность морей.  

❂❂❂❂

А вдыхая запах  
Смолистых слез, проступивших сквозь  
обшивку корабля,  
Любуясь на доски  
Заклепанные, слаженные в переборки  
Не вифлеемским мирным плотником,  
а другим —  
Отцом путешествий, другом морехода,-  
Говорим:  
— И они стояли на земле,  
Неудобной, как хребет осла,  
Забывая верхушками о корнях  
На знаменитом горном кряже,  
И шумели под пресным ливнем,  
Безуспешно предлагая небу выменять  
на щепотку соли  
Свой благородный груз.  

❂❂❂❂

С чего начать?  
Всё трещит и качается.  
Воздух дрожит от сравнений.  
Ни одно слово не лучше другого,  
Земля гудит метафорой,  
И легкие двуколки,  
В броской упряжи густых от натуги птичьих  
стай,  
Разрываются на части,  
Соперничая с храпящими любимцами  
ристалищ.  

❂❂❂❂

Трижды блажен, кто введет в песнь имя;  
Украшенная названьем песнь  
Дольше живет среди других —  
Она отмечена среди подруг повязкой на лбу,  
Исцеляющий от беспамятства, слишком  
сильного  
одуряющего запаха —  
Будь то близость мужчины,  
Или запах шерсти сильного зверя,  
Или просто дух чебра, растертого между  
ладоней.  

❂❂❂❂

Воздух бывает темным, как вода, и всё живое  
в нем плавает, как рыба,  
Плавниками расталкивая сферу,  
Плотную, упругую, чуть нагретую,-  
Хрусталь, в котором движутся колеса  
и шарахаются лошади,  
Влажный чернозем Нееры, каждую ночь  
распаханный заново  
Вилами, трезубцами, мотыгами, плугами.  
Воздух замешен так же густо, как земля,-  
Из него нельзя выйти, в него трудно войти.  

❂❂❂❂

Шорох пробегает по деревьям зеленой  
лаптой:  
Дети играют в бабки позвонками умерших  
животных.  
Хрупкое исчисление нашей эры подходит  
к концу.  
Спасибо за то, что было:  
Я сам ошибся, я сбился, запутался в счете.  
Эра звенела, как шар золотой,  
Полая, литая, никем не поддерживаемая,  
На всякое прикосновение отвечала  
«да» и «нет».  
Так ребенок отвечает:  
«Я дам тебе яблоко» или «Я не дам тебе  
яблока».  
И лицо его точный слепок с голоса, который  
произносит эти слова.  

❂❂❂❂

Звук еще звенит, хотя причина звука исчезла.  
Конь лежит в пыли и храпит в мыле,  
Но крутой поворот его шеи  
Еще сохраняет воспоминание о беге  
с разбросанными ногами,-  
Когда их было не четыре,  
А по числу камней дороги,  
Обновляемых в четыре смены,  
По числу отталкивании от земли пышущего  
жаром иноходца.  

❂❂❂❂

Так  
Нашедший подкову  
Сдувает с нее пыль  
И растирает ее шерстью, пока она  
не заблестит,  
Тогда  
Он вешает ее на пороге,  
Чтобы она отдохнула,  
И больше уж ей не придется высекать  
искры из кремня.  
Человеческие губы, которым больше нечего  
сказать,  
Сохраняют форму последнего сказанного  
слова,  
И в руке остается ощущенье тяжести,  
Хотя кувшин  
наполовину расплескался,  
пока его несли  
домой.  

❂❂❂❂

То, что я сейчас говорю, говорю не я,  
А вырыто из земли, подобно зернам  
окаменелой пшеницы.  
Одни  
на монетах изображают льва,  
Другие —  
голову.  
Разнообразные медные, золотые и бронзовые  
лепешки  
С одинаковой почестью лежат в земле;  
Век, пробуя их перегрызть, оттиснул на них  
свои зубы.  
Время срезает меня, как монету,  
И мне уж не хватает меня самого.  

❂❂❂❂

1923  

❂❂❂❂