Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины! 

В дни наступленья армий ленинградских,  
в январские свирепые морозы,  
ко мне явилась девушка чужая  
и попросила написать стихи…  

❂❂❂❂

Она пришла ко мне в тот самый вечер,  
когда как раз два года исполнялось  
со дня жестокой гибели твоей.  

❂❂❂❂

Она не знала этого, конечно.  
Стараясь быть спокойной, строгой, взрослой,  
она просила написать о брате,  
три дня назад убитом в Дудергофе.  

❂❂❂❂

Он пал, Воронью гору атакуя,  
ту высоту проклятую, откуда  
два года вел фашист корректировку  
всего артиллерийского огня.  

❂❂❂❂

Стараясь быть суровой, как большие,  
она портрет из сумочки достала:  
— Вот мальчик наш,  
мой младший брат Володя…-  
И я безмолвно ахнула: с портрета  
глядели на меня твои глаза.  

❂❂❂❂

Не те, уже обугленные смертью,  
не те, безумья полные и муки,  
но те, которыми глядел мне в сердце  
в дни юности, тринадцать лет назад.  

❂❂❂❂

Она не знала этого, конечно.  
Она просила только: — Напишите  
не для того, чтобы его прославить,  
но чтоб над ним могли чужие плакать  
со мной и мамой — точно о родном…  

❂❂❂❂

Она, чужая девочка, не знала,  
какое сердцу предложила бремя,-  
ведь до сих пор еще за это время  
я реквием тебе — тебе! — не написала…  

❂❂❂❂

IIТы в двери мои постучала,  
доверчивая и прямая.  
Во имя народной печали  
твой тяжкий заказ принимаю.  

❂❂❂❂

Позволь же правдиво и прямо,  
своим неукрашенным словом  
поведать сегодня о самом  
обычном, простом и суровом…  

❂❂❂❂

IIIКогда прижимались солдаты, как тени,  
к земле и уже не могли оторваться, —  
всегда находился в такое мгновенье  
один безымянный, Сумевший Подняться.  

❂❂❂❂

Правдива грядущая гордая повесть:  
она подтвердит, не прикрасив нимало, —  
один поднимался, но был он — как совесть.  
И всех за такими с земли поднимало.  

❂❂❂❂

 
 
Не все имена поколенье запомнит.  
Но в тот исступленный, клокочущий полдень  
безусый мальчишка, гвардеец и школьник,  
поднялся — и цепи штурмующих поднял.  
 
Он знал, что такое Воронья гора.  
Он встал и шепнул, а не крикнул: — Пора!  
 
Он полз и бежал, распрямлялся и гнулся,  
он звал, и хрипел, и карабкался в гору,  
он первым взлетел на нее, обернулся  
и ахнул, увидев открывшийся город!  
 
И, может быть, самый счастливый на свете,  
всей жизнью в тот миг торжествуя победу,-  
он смерти мгновенной своей не заметил,  
ни страха, ни боли ее не изведав.  
 
Он падал лицом к Ленинграду. Он падал,  
а город стремительно мчался навстречу…  
… Впервые за долгие годы снаряды  
на улицы к нам не ложились в тот вечер.  
 
И звезды мерцали, как в детстве, отрадно  
над городом темным, уставшим от бедствий…  
— Как тихо сегодня у нас в Ленинграде,-  
сказала сестра и уснула, как в детстве.  
 
«Как тихо»,- подумала мать и вздохнула.  
Так вольно давно никому не вздыхалось.  
Но сердце, привыкшее к смертному гулу,  
забытой земной тишины испугалось.  
 
IV… Как одинок убитый человек  
на поле боя, стихшем и морозном.  
Кто б ни пришел к нему, кто ни придет,-  
ему теперь все будет поздно, поздно.  
 
Еще мгновенье, может быть, назад  
он ждал родных, в такое чудо веря…  
Теперь лежит — всеобщий сын и брат,  
пока что не опознанный солдат,  
пока одной лишь Родины потеря.  
 
Еще не плачут близкие в дому,  
еще, приказу вечером внимая,  
никто не слышит и не понимает,  
что ведь уже о нем, уже к нему  
обращены от имени Державы  
прощальные слова любви и вечной славы.  
 
Судьба щадит перед ударом нас,  
мудрей, наверно, не смогли бы люди…  
А он — он отдан Родине сейчас,  
она одна сегодня с ним пробудет.  
 
Единственная мать, сестра, вдова,  
единственные заявив права,-  
всю ночь пробудет у сыновних ног  
земля распластанная, тьма ночная,  
одна за всех горюя, плача, зная,  
что сын — непоправимо одинок.  
 
VМертвый, мертвый… Он лежит и слышит  
все, что недоступно нам, живым:  
слышит — ветер облако колышет,  
высоко идущее над ним.  
 
Слышит все, что движется без шума,  
что молчит и дремлет на земле;  
и глубокая застыла дума  
на его разглаженном челе.  
 
Этой думы больше не нарушить…  
О, не плачь над ним — не беспокой  
тихо торжествующую душу,  
услыхавшую земной покой.  
 
VIЗнаю: утешеньем и отрадой  
этим строчкам быть не суждено.  
Павшим с честью — ничего не надо,  
утешать утративших — грешно.  
 
По своей, такой же, скорби — знаю,  
что, неукротимую, ее  
сильные сердца не обменяют  
на забвенье и небытие.  
 
Пусть она, чистейшая, святая,  
душу нечерствеющей хранит.  
Пусть, любовь и мужество питая,  
навсегда с народом породнит.  
 
Незабвенной спаянное кровью,  
лишь оно — народное родство —  
обещает в будущем любому  
обновление и торжество.  
 
… Девочка, в январские морозы  
прибегавшая ко мне домой,-  
вот — прими печаль мою и слезы,  
реквием несовершенный мой.  
 
Все горчайшее в своей утрате,  
все, душе светившее во мгле,  
я вложила в плач о нашем брате,  
брате всех живущих на земле…  
 
… Неоплаканный и невоспетый,  
самый дорогой из дорогих,  
знаю, ты простишь меня за это,  
ты, отдавший душу за других.  
 
[Эта поэма написана по просьбе ленинградской девушки Нины Нониной о брате ее, двадцатилетнем гвардейце Владимире Нонине, павшем смертью храбрых в январе 1944 года под Ленинградом, в боях по ликвидации блокады.]  
 
Апрель 1944  
 

❂❂❂❂